Восстанавливая равновесие

– Э-э… – он быстро испуганно глянул на Кассию, – мужчина, который был с вами… он сказал отдать вам письмо, когда вы начнёте кричать… Он сказал, что вы обязательно начнёте…

– Умник какой! – не поблагодарив, Кассия вырвала лист из рук юноши. А тот был только рад побыстрее укрыться в толпе от её взгляда.

Молодая женщина развернула сложенное втрое письмо, и снова перед ней встало, будто бы наяву, насмешливое лицо Айка. «Ну как, узнала все тайны вселенной, Кассия Алессандрос? Я опять обманул тебя – у наёмника не может быть ни чести, ни совести. Но иногда и мы бываем сентиментальными. Я не возьму денег мистера Алессандроса, не за тем я ходил в джунгли. Отныне мой долг тебе оплачен и закрыт. Я сожалею о многом. Прощай».

Белые мелкие клочки письма разлетались по площади, а когда последний из них унёс ветер, Кассия решительно взяла отца под руку.

– Пойдём, папочка. Я хотела бы выспаться, а потом можно и уезжать. Кстати, порви свой чек – за ним никто не появится.

Глава 29

Утро в этих краях наступало неприлично рано, солнце просто выскакивало из-за горы Троглав – и начинался день с его жарой и пылью. Медики поднимались на давно уже онемевшие от усталости ноги и принимались за своё неблагодарное дело – лечили людей, которые, едва почувствовав себя лучше, сползали с коек и отправлялись обратно, в свои кварталы, восстанавливать свои разрушенные дома, которые взрывали на следующий же день. И эти люди вновь попадали на операционный стол, и хирург снова брался за скальпель и инструменты, готовый резать, сшивать и стягивать живую плоть по двенадцать-пятнадцать часов в сутки. Но никто не жаловался, не приходила такая мысль в голову и Кассии. Только когда становилось совсем уж тяжко, она выходила в горы и кричала, кричала в небо, теряя голос. А потом возвращалась с разорванным пополам сердцем и молча становилась за операционный стол.

Обход выздоравливающих пациентов был самой приятной частью их работы. И самой горькой – следовало отделить тех, кто достаточно хорошо себя чувствует, чтобы уступить место следующей жертве проклятой войны.

Кассия знала всех пациентов в лицо, разговаривала с ними, используя тот небогатый запас слов их языка, которые знала. Ей, строго говоря, не было нужды учить наречие сербов – Энна всегда держалась рядом с дежурным врачом, помогая снимать показания, делать перевязки и говорить. Однажды в порыве откровенности она призналась Кассии, что никогда уже не забудет английского языка, но мирным языком он для неё не станет – взрывы, выстрелы и британская речь слились для неё воедино. Кассия тогда только пожала плечами – она знала семь или восемь языков и наречий тех мест, где работала более двух месяцев; но даже если она забыла бы их, это не помогло бы ей вернуть невинность и неискушённость практикантки из швейцарского госпиталя.

Кассия Алессандрос склонилась над одним из самых любимых своих пациентов.

– Привет, Брик. Как ты сегодня?

Пятилетний мальчик улыбнулся ей щербатой улыбкой, не дослушав перевода Энны. Кассия так часто говорила ему эти слова, что он их уже запомнил.

– Хорошо, Ангел.

Только эти два слова он знал по-английски, и ответ его никогда не менялся. Кассия не могла припомнить, чтобы Брик – так она называла мальчика за его выдержку – когда-нибудь жаловался. А у него были проблемы. При взрыве его собственного дома ударной волной Брика скинуло с крыши, где он прятался от братьев во время игры. Ребёнок сломал ногу, два ребра и сильно ушибся головой. Врачи полагали, что амнезия наступила у него именно вследствие этого удара и является временной; но прошло уже тридцать дней, а Брик так ничего о себе и не вспомнил. Возможно, потому, что был доволен сложившимся положением. Ещё бы, ведь о нём заботился настоящий Ангел… Кассия умоляла не называть её так, но Брик был непреклонен. Более того, он уговорил Энну сказать, как будет звучать по-английски это слово, и говорил его Кассии каждые пять минут.

Кассия Алессандрос отдала маленькому, изувеченному войной ребёнку всё своё сердце, жаждущее любить. Она приносила ему свою еду, когда ей казалось, что Брик голоден – то есть три-четыре раза в сутки, тратила на него драгоценный запас лекарств в ущерб другим раненым и даже пошла на прямое нарушение правил, почти преступление. По законам военного госпиталя, пациент любого возраста должен освободить койку для следующего, если сумеет дважды самостоятельно дойти до сортира и обратно, не потеряв сознания. С ноги Брика уже несколько дней как сняли гипс, а Кассия всё тянула с подписанием необходимой бумаги, хотя именно из-за переполненности госпиталя вчера ночью ей пришлось уложить Айка Сентуриа на свою собственную кровать.

Брик доверчиво взял её за руку, и Кассия закрыла глаза, чтобы не дать пролиться скопившимся в них слезам.

– Я люблю тебя, Ангел, – проговорил ребёнок на чётком английском.