Читаем Восстание полностью

’’Господа, — сказал я, — мы готовы идти до конца. Но до этого дело не дойдет. Вы увидите, что оказываемое нами давление спасет жизнь этим ребятам”.

Моше Сне и Исраэль Галили, быть может, в какой-то мере сочувствовали нашей идее, но отказались принять мою точку зрения. Они продолжали настаивать на освобождении британских офицеров. Позднее Сне пригласил меня еще на одну встречу с ним. Мы встретились через день после побега офицера генерального штаба. Он начал с того, что стал хвалить нас за наше поведение.

”Я предполагаю, — сказал он, — что вы дали возможность ему бежать, дабы он мог сообщить своему начальству о том, что вы не наносите вреда пленным. Я считаю, что вы поступили мудро. Это принесет свои результаты...”

Я боролся сам с собой. Должен ли я признать нашу неудачу? Но я считал, что так как мы боролись вместе с Хаганой, то моим долгом было разочаровать его. Поэтому я сообщил ему, что в действительности произошло. Он выразил мало удовольствия по этому поводу, но не мог скрыть своего удивления.

Мы решительно сопротивлялись давлению, оказываемому на нас со всех сторон. На встрече с представителями Хаганы и ЛЕХИ нам сказали, что если мы не освободим британских офицеров, то судьба наших ребят будет предрешена. Британская империя, утверждали они, не согласится пойти на потерю престижа из-за жизней нескольких своих офицеров. Хагана, посему, сочла, что мы должны освободить офицеров и лишь тогда у нас появится надежда на спасение Ашбеля и Шимшона.

Мы отвергли эти предложения. Мы чувствовали, что британское правительство вынуждено выбирать между двумя угрозами своему престижу. Первая угроза выражалась в уступке прямому давлению. Вторая заключалась в возможной публичной казни британских офицеров. К тому времени британскому правительству было ясно, что если наши солдаты будут повешены, то мы казним их офицеров совершенно таким же образом. Мы поэтому решили, что правительство выберет первое, как меньшее из зол, и согласится на меньший удар по своему престижу, дабы избежать второго и гораздо более серьезного. Таким и только таким образом наши ребята могли быть спасены.

Мы повторяли, что были готовы довести это дело до его горького конца для того, чтобы не только спасти Ашбеля и Шимшона, но и предотвратить вынесение смертных приговоров еврейским бойцам в дальнейшем.

Мы держали пятерых офицеров в двух различных местах, троих в одном и двоих в другом. Но все пятеро находились в Тель-Авиве. Британские власти ввели в Тель-Авиве комендантский час и стали проводить повальные обыски от дома к дому. Несколько раз они чуть было не наткнулись на пленных англичан. В конце-концов они начали сомневаться, находились ли пленники в Тель-Авиве вообще. Мы предприняли кое-какие меры для того, чтобы укрепить эти сомнения. И вскоре британские власти нашли на дороге за городом ’’брошенный” грузовик с носилками. Власти оказались еще в большем замешательстве, не имея абсолютно никакого понятия, где начать поиски. Они также не знали, что то место, где мы держали двух британских офицеров, было не слишком надежным и могло быть легко обнаружено. Но это натолкнуло нас на одну мысль. Некий еврей повел с властями неофициальные переговоры об отмене смертных приговоров Ашбелю и Шимшону в обмен на освобождение пленных британских офицеров. Он информировал нас, что правительство очень серьезно отнеслось к нашему предложению. Тем временем, однако, подстрекательство против нас все росло, и начали распространяться различные небылицы о пяти пленных офицерах британской армии. Мы, поэтому, пришли к убеждению, что поступим хорошо, если освободим двоих из пяти пленных. Это облегчит нам охрану трех остальных, заставит замолчать провокаторов и, возможно, будет способствовать успешному окончанию неофициальных переговоров.

Итак, мы освободили двоих офицеров, которые доложили начальству, что мы обращались с ними как нельзя лучше. Военные власти, все еще разыскивающие своих офицеров, были сейчас вообще загнаны в тупик, в особенности нашим полным молчанием. Мы не сделали ни одного публичного заявления с того самого дня, когда взяли в плен пятерых. Мы не стремились бороться за свой престиж. Мы не хотели затруднить правительству отход от его кровавых намерений. У нас была только одна цель: спасти наших ребят. Поэтому мы молчали даже тогда, когда вся пресса и радиостанции мира твердили в один голос, что мы повесим британских офицеров, если британские власти приведут в исполнение смертный приговор двум евреям. Мы не отрицали, но и не подтверждали этого.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное