Читаем Восстание полностью

Многое переменилось с годами. Многое сгладилось. Сейчас уже мало кто сомневается, что подпольная борьба, которую вели Бегин и его соратники против Британского мандата, принесла немалую пользу делу становления еврейского государства. Именами героев этой борьбы названы улицы израильских городов... Пройдут годы, и ’’непримиримые враги” — Давид Бен-Гурион и Менахем Бегин признают огромный вклад друг друга в историю Израиля. Никто иной, как Бегин — тогда министр без портфеля в правительстве Национального единства — потребует на экстренном заседании Кабинета в первые дни июня 1967 года призвать Давида Бен-Гуриона на пост главы государства. Еще одна ирония истории — весьма вероятно, что ’’вдохновил” его на это опыт Британской империи, спешно призвавшей к руководству страной в начале Второй мировой войны Уинстона Черчилля...

И все же — старый спор до сих пор не разрешен. Полемика продолжается. Меняются тон, термины, обстоятельства — накал остается неизменным. И невозможно разобраться в том, что происходит в наше время в Израиле, не зная истории его политики, политической борьбы. Не только истории фактов, но и истории мнений. В столкновении этих мнений родилось Государство Израиль, оно, это столкновение, во многом определяет поныне его — в чем-то такое прекрасное, а в чем-то и не очень — лицо. И тому, кто хотел бы разобраться во всем этом, будет очень полезно прочесть эту книгу.

Несколько слов о языке. Русскоязычный читатель, не знакомый с ивритской литературной традицией, будет, возможно, шокирован обилием патетических оборотов. Действительно, большая русская литература и русская публицистика лучшие ее образцы всегда старались избегать высокопарных фраз и чересчур громких слов. Но ивритская культурная традиция — другое дело. То, что на русском — явное злоупотребление, на иврите - вполне уместно и допустимо. Можно было бы при переводе сгладить это противоречие, и привести русский язык книги в большее соответствие со вкусами русскоязычного читателя. Но тогда это была бы совсем другая книга. Написанная не Менахемом Бегиным, обращенная совсем не к тем, к кому он обращался. Мы надеемся, что благосклонный читатель поймет нас.

В заключение, издательство хотело бы выразить огромную признательность покойному Абраму Штукаревичу и его семье, сделавшим возможным русское издание этой книги.

ГЛАВА I. ПУТЬ К СВОБОДЕ


Ночь 1-го апреля 1941 года. В Вильно, в старом здании, именуемом ’’Лукишки”, вдруг нарушилась тишина, присущая местам, где страдают люди — больницам и тюрьмам. Со скрежетом замков, засовов, со скрипом петель открылись двери камер. Заключенные — бледные, с обритыми наголо головами — вышли попарно. Их направили к небольшому столу в середине длинного темного коридора. За столом, на котором лежала груда бумажек, напоминающих номерки прачечных, молча сидели двое.

В ту ночь я был в числе тех, кого вызвали в тюремный коридор. Я был одним из многих, из тысяч, десятков тысяч, которых поглотило море горя, разлившееся по Европе с запада на восток. Вместе с товарищами по камере — самыми разными людьми, которых только самый фантастический ход событий мог свести под одной крышей — я подошел к столу. Когда подошла моя очередь, я в сотый раз заявил, что мое имя — Менахем Вольфович Бегин. Сидящие за столом не взглянули на меня. Один из них порылся в куче бумаг, передал листок другому и тот громко прочел:

’’Особая совещательная комиссия Народного Комиссариата Внутренних Дел признала Менахема Вольфовича Бегина опасным для общества элементом и постановила заключить его в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет.”

”С первым апреля!”— невольно вырвалось у меня. Державший бумагу метнул на меня взгляд, но вежливо сказал: ’’Распишитесь, пожалуйста”.

Равнодушно, как и многие другие, я поставил свою подпись. Восемь лет? Концлагерь? Север? Все это казалось каким-то бредом... Пока надо было расписаться на ’’квитанции”. И расписывались. Как расписались бы на квитанции прачечной или налогового управления.

Так закончилось это время — короткие дни и долгие ночи, в течение которых меня совершенно всерьез обвиняли в том, что я был пособником, даже агентом Великобритании.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное