Восстание. Документальный роман

После объяснения с Анной насчет Орши я все больше склонялся к тому, что существуют искривления времени и пространства, а также есть непознанные нами свойства передачи информации внутри них — что-то похожее рассказывал Воскобойник на физике о категории пространства-времени. Квантовые состояния двух объектов могут быть взаимосвязаны — изменился один, а где-то далеко от него изменился другой. Если мы состоим из частиц, то, может быть, что-то похожее происходит и с нами? Или, помню, обсуждали время: допустимы такие искажения, когда наблюдатель оказывается в особой позиции к событиям и теоретически может увидеть нечто из прошлого. Конечно, я не понимал, как это может происходить, но в случае с Анной я не мог ошибиться — там, у барака для остарбайтеров, точно была она. Сны же были слишком реальны, в них оказывалось столько деталей о родных, сколько я не помнил — но там, в грезах, узнавал. Каким узлом мама завязывала поясок. Вылезавший из пола гвоздь, за который цеплялись шерстяные носки всех, пока Толя не вбил его как следует. Острые надрезы веток яблони — отец почему-то был убежден, что подрезать надо именно так.

Я начал этим снам верить и, просыпаясь, горько плакал и тянулся за сонником и карандашом. Вдруг наш сад жив? Вдруг дом цел? Моим наверняка тяжело, но меня же расстреляют или увезут на десятки лет, как отца. С другой стороны, в народной армии я не запятнал себя кровью, я не брал боевое оружие в руки, не подписывал приговоров, не участвовал в военном суде на стороне наци. Пусть я увижу своих и хоть как-то помогу, а потом пусть берут, на суде я все расскажу, как есть. Но — жужжал мне комар, которого никак не удавалось прибить, — ты можешь просто не доехать до родных: тебя возьмут сразу. Я падал на кровать, надеясь, что просто провалюсь в черноту, но они выходили всегда откуда-то сбоку, не сразу, по одному и двигались за мной. Сны не отпускали, даже когда компаньонам Леона надоело уговаривать меня поработать в их бюро и они едва ли не насильно повезли меня смотреть на их контору во Франции. Я существовал как бы в тумане и запомнил лишь, что стены и перегородки бюро состояли целиком из стекла, только по углам возвышались каменные столбы. Я придумал им станок, на котором с помощью сменной матрицы можно было штамповать разную бижутерию. Но когда за завтраком они втроем предложили мне стать главным конструктором, защитить станок патентом, перебраться к ним в Мец — мне привиделось, что за окном быстро-быстро прошла Марго. На самом деле это была какая-то служащая, даже не слишком похожая, и я понял, что если даже не сойду с ума, то все равно не смогу жить, не попытавшись узнать, что с ними случилось.

Авантюру следовало обсудить с Анной, единственным человеком, способным сейчас меня понять. Я не сомневался, что хотел бы украсть ее с детьми из неволи. Разводиться при противодействии родственников, которые могли бы потребовать детей в обмен на свободу и в случае отказа спустили бы с цепи адвокатов, казалось крайне сложным. Серж и Леон вряд ли помогут спрятаться. Побег казался все желаннее. Анна подговорила соседку заверить свекровь, что они вдвоем идут в кинематограф, и потом пересказать ей фильм, а сама поспешила в предместье Шателье. Там был небольшой парк, где мы бы точно не встретили никого знакомого. Кончался холодный август, и Анна пришла в летнем пальто. Начался сильный дождь, и, пока мы искали укрытие, очень промокли и замерзли. Под навесом сгрудились, дымя папиросами, шахматисты и такие же попавшие под ливень прохожие, и этот человеческий клубок грел нас. Я понимал, что не могу позвать Анну вернуться, пока не скажу, как люблю ее, и не добьюсь ее поцелуя. Дождь кончился, и мы, не до конца согревшись, забежали в крошечное кафе, где кроме стойки было лишь два столика. Я принес Анне и себе аперитив, и от аперитива стало по-настоящему тепло. Потом мы зачем-то выпили еще сладкого вина и наелись тефтелями так, что стали взаправду похожи на шары из бочче. Дети разошлись, карусель с летающими креслами была свободна, и мы полетели. Голова кружилась, вокруг мерцали огни фонарей, освещая лицо Анны, прежде чем она вновь скрывалась в сумраке. После долгого кружения мы смешно шатались и сбивались с шага и наконец плюхнулись на ближайшую скамейку. «Может, здесь?» — спросила Анна, и я понял, о чем она говорит. Ни слова не говоря, я взял ее за плечи и поцеловал в глаза, потом в губы, еще и еще. Так прошло полчаса. Мы сидели обнявшись. «Мне нужно вернуться, — произнес я наконец и понял, что сказал не то. — Давай возьмем детей и вернемся». Анна положила голову мне на плечо и обняла крепче. Спустя минуту она заговорила.