Восстание в Гурии

помощника? Это ты хотел отнять у нас крепостных! Теперь тебя съедят волки и шакалы! — злорадно говорил Дата, стоя над трупом Бесиа. К нему подъехало несколько имеретинов и русских офицеров. Они с любопытством рассматривали главаря восстания. Некоторые попытались поиздеваться над ним. Но одному из русских офицеров, видимо, были неприятны эти издевки.

— Говорите, что хотите, а очень дурно, что нашему войску приходится сражаться против. крестьян, Крестьяне — основа государства, они кормят нас.

Многие стали смеяться над этим сердобольным офицером:

— Видите ли, ему жаль, что убили атамана бунтарей!

— Как же не жаль! Убить такого здорового земледельца! — не сдавался сердобольный офицер.

К вечеру поле боя совершенно опустело. Трупы убитых в ту же ночь растащили волки и шакалы.

XVIII

— Всех соседей обошла! Никто ничего не знает! — печально говорила Мана своей матери, высокой сутулой

старухе.

Это было как раз в тот вечер, когда разбили повстанцев. Сухощавое, гордое лицо старой женщины нахмурилось.

— Не знаю что происходит! До сих пор два раза в день приходили вески1, теперь третий день не слышно ничего. И во сне-то его не вижу! Раньше, когда он уходил куда-нибудь, л видела его всегда во сне, а теперь уже четыре ночи он мне не снился, — сказала она.

— Позавчера и мне снилось, будто Бесиа и Симон вернулись и сказали, что победили врагов...

Мана хотела рассказать еще что-то, но в это время на пороге появился ее отец и спросил: — Мана, дочка, нет известий?

— Нет, отец, три дня, как ничего не знаем.

— Что, что? — переспросил Шеварден, отец Маны. От старости он был туг на ухо.

Мана повторила свой ответ. Старик тяжело вздохнул.

— Как же так! Три дня ничего не знать! Сын, надежда моя, стоит под ружьем, а я ничего не могу узнать о нем! Долго ли было мне раньше добежать до Озургети. А теперь со двора не могу выйти. Эх-хе-хе! Стар я стал, одряхлел!

Старик вошел в избу и зябко уселся перед очагом. Мана была лицом очень похожа на отца.

— А где те женщины, которые прячутся у нас? — спросил старик.

—Ушли коров пригнать, — ответила ему жена, и снова обратилась к дочке: — Теперь и ты, доченька, ступай за коровой. Видишь, солнце зашло.

Мана позвала собак, взяла их с собой и пошла за коровой. Раньше она обычно забегала по дороге к своим подругам, звала их с собой, шутила, смеялась. Но сегодня ей было грустно.

«Прежде, — думала она, — мы сразу же узнавал» обо всех событиях. А теперь ничего не слышно. Что, если мой брат и Симон арестованы? Нет, это невозможно, Бесиа не подпустит к себе никого, не посмеют подойти к нему!»

О том, что их могли убить, ей и в голову не приходило. За последний месяц только и слышно было, что повстанцы то обратили в бегство мегрелов, то отбили пушку, то разгромили княжеское поместье.

— Господи, чего я горюю! Все время наши побеждали! Не могли же они за эти три дня потерпеть поражение!

Так размышляя, она приблизилась к роднику, где обычно брала воду. У родника сидел незнакомый человек. Голова его была повязана башлыком, он медленно курил трубку. Сначала ей пришло в голову: не турок ли это? Но что за вздор, какой теперь может быть турок, когда весь наш народ под ружьем...

Она поравнялась с родником и увидела, что тот, кого она приняла за турка, был просто-напросто слуга Иване Козиа. Мана не любила этого человека; однако, зная, что он находился с повстанцами и может сообщить ей сведения о Бесиа и Симоне, она превозмогла свою неприязнь и подошла к нему.

— Здравствуй, Мана! — сказал Козиа.

— Здравствуй! — ответила Мана и собиралась спросить его о брате, но Козиа перебил ее:

— Что слышно в деревне, Мана, что о нас говорят?

— До сих пор говорили о ваших победах. А последние три дня нет известий. Скажи, как дела, как поживает мой брат?

— Победа, конечно, за нами. И брат твой Бесиа здоров, но пока он не может вернуться домой. Еще дело не закончено. Я сегодня, уходя, спрашивал у Бесиа, не передать ли вам чего-нибудь от него, но он сказал, что сегодня ночью идет сюда Симон и все вам расскажет. А я сегодня ночью возвращаюсь к нему и, если что нужно, могу передать.

— Спасибо. Мне ничего не надо передавать ему! — ответила Мана.

Она еще раз поблагодарила его, попрощалась и пошла своей дорогой. Она ликовала! Какие хорошие вести о брате! И подумать только, сегодня ночью сюда придет Симон! «Вот я ненавидела Козиа, а теперь рада, что повстречалась с ним, — подумала Мана. Но тут ей представилось хитрое выражение его лица. — Почему он так коварно улыбался и бегал глазами? Вероятно, смутился, что встретил меня одну!..»

Дома, увидав Ману, родители поняли, что она узнала что-то хорошее.

— Ты что-то слышала, дочка. Рассказывай! — сказала мать.

— Бесиа здоров и дела идут хорошо!

— Дай бог успеха тому, кто тебе сказал об этом.

— Что, наши одержали победу? — спросил старик.

— Да, отец! Бесиа здоров, можно сегодня спать спокойно.

— Дай-то бог!

Вернулись женщины, которые временно жили у них. Они тоже порадовались, что успех на стороне повстанцев.

— А кто тебе все это рассказал? — спросила мать. Мане не хотелось говорить, что она разговаривала

с Козиа наедине.