Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

В 1946 году выходит сборник автобиографических рассказов Перфильева «Когда горит снег», посвященный, как он сам писал, «утраченному прошлому» и «необретённому будущему».

Поэтических сборников у Перфильева после войны не было, как почти не было и публикаций. Написанные в эти годы стихи перекликаются с ранним творчеством поэта.

Его довоенные рижские сборники «Снежная месса» и «Листопад» (оба – под псевдонимом Александр Ли) развивали блоковско-гумилевскую традицию: осознание лирическим героем своего предназначения в условиях исторического эпохального кризиса. Третий сборник «Ветер с севера» (издан уже под собственным именем), актуализирует и бунинские мотивы крушения патриархального устоявшегося мира, разрушение Золотого века. Как у других поэтов эмиграции, здесь звучат мотивы изгнанничества, одиночества, усталости лирического героя в чуждом ему мире. Этот сборник построен на оригинальном восприятии и идейном переосмыслении традиций классической русской лирики. Не случайно его сокурсник по Кадетскому корпусу Георгий Иванов откликнулся на этот сборник похвальной рецензией.

Через все творчество поэта проходит тема потерянной любви, когда расставшийся с любимой лирический герой, чувствуя свою вину, «болен прошлым» («Любовь прошла, не оглянувшись, мимо. / А может быть, она со мной была, / Но я не рассмотрел лица любимой»); тщетно пытается забыть в уединении «мучительное слово: дорогая…»; страдает от того, «что нежное слово / Ты скажешь другому, / Но… только не мне». «Быть может, для того мне солнце светит, / Что я люблю единственную ту, / Которая на это не ответит», – восклицает поэт. Теперь он готов «любить, не сказавши: люблю». Можно уверенно утверждать, что ни у одного поэта русского зарубежья нет такого количества стихов, передающих многообразие оттенков любовных переживаний мужчины.

Высоко ценивший поэзию слова, Перфильев тем не менее признает, что «никакие бессмертные строки / Не заменят нам смертной любви!».

Тема несостоявшейся любви переходит у Перфильева в тему бессмысленной жизни:

В этом мире, как будто в гробу.
Если б больше меня ты жалела, Я
 бы многое жизни простил.

Поэзия Перфильева, пишет в предисловии к его посмертному сборнику И. Сабурова, была «всегда глубоко пессимистической. Половина его стихов помечена в подлиннике: “Ночь. Тоска. Одиночество”».

«Счастье! Нам с тобой не по дороге, / Мы тебя не знали никогда»; «Люби, твори, гори огнем побед – Все это не имеет смысла!»; «Я знаю; каждый в мире одинок, / И даже самым близким непонятен», – скажет Перфильев в стихотворениях 40-х годов. Еще грустнее в стихах 50-х: «Прошла вся жизнь. / И стало очень просто. / И стало холодно тебе, душа». И совсем трагично: «Ну, скажем, нет дома – осталась душа. / Да нет и ДУШИ».

В целом ряде стихотворений поэт повторяет, что даже в такие светлые праздники, как Рождество и Пасха, ему «звучат колокола / Не радостным, а похоронным звоном».

Лишь изредка светлые воспоминание ненадолго озаряют душу лирического героя:

Мне чудится метель, мороз и снег упругий,
И город на Двине, и город на Неве…

Или: «Мне чудился полузабытый Невский… Вот так бы и вернуться в Петербург / Веселым, беззаботным / сумасбродом».

Теплые чувства охватывают поэта и при воспоминаниях о «седой Риге» («Латгалия», «Сольвейг» и др.); об эпохе Петра; просто от созерцания роз.

«Но это все мираж», – осознает автор. В реальности – «задворки Европы». «Все ушло. Ушло… Ушло… Ушло» («Рождество, снега, вечерний свет…»).

Как ушли и Пушкин, и Лермонтов, и Блок, и Гумилев, и Г. Иванов. Слабая надежда, что «наше Слово в мире не умрет» сменяется горьким признанием: даже «слово из уст Гумилева… до Синей Звезды не дошло!».

В итоге – вывод «о непознаваемости» человеческого назначения в этом мире: «не дано ни мертвым, ни живым / Понять закон божественного смысла» (1950 год). И еще более безнадежно незадолго до смерти (1973) в стихотворении «Круг»:

Весь смысл не более двух строк:
Начало так: песок, лопатка,
Конец: лопатка и… песок.

Другое дело, что, трагически воспринимая жизнь, Перфильев сохраняет мужество, обладает присущим русским людям чувством стоицизма: «ни в бритве, ни в петле / Смысла нет, – утверждает он, – как нет и на земле… / Значит – жди того, что суждено». А

О соловьях весеннего рассвета,
О девушках, о звездах, о тепле,
Пускай напишут новые поэты,
Которым легче будет на земле.