Восточный вал

– Для вас лучше было бы не слышать формулировки приказа, который будет касаться лично вас, Нойман, если вы еще раз решитесь представать передо мной с подобными глупостями. Завтра же в ваше распоряжение поступит секретный «пациент номер два», вместе с которым вас доставят в секретный исследовательский госпиталь одного из концлагерей.

– Понимаю, понимаю… – едва слышно пролепетал Нойман.

– Вернетесь ли вы оттуда вместе с пациентом или же останетесь в подземелье навсегда, – зависит от того, насколько у вас хватит фантазии и благоразумия. А что касается извлеченной «достопримечательности» этого пациента, то вам будет позволено носить ее на груди, в виде талисмана.

21

– Я понимаю вашу привязанность к Великому Зомби, гауптштурмфюрер Родль, но в последнее время меня больше стали занимать те, истинные зомби, которые должны возникнуть в подземельях «Регенвурмлагеря».

– Судя по европейской прессе, все мы, еще сражающиеся за интересы рейха, уже напоминаем кое-кому зомби.

– Уж не меня ли янки хотят взять за образец зомби-СС?! – артистично изумился Скорцени.

– Персонально пока что никто не назван, – чопорно доложил обер-диверсанту рейха его адъютант.

– Растерялись? Не решаются?

– Просто у янки и томми существует примета: никогда не упоминать всуе вашего имени, как имени «самого страшного человека Европы».

Адъютант Родль только что просмотрел подготовленный для Скорцени аналитиками имперской службы безопасности краткий обзор прессы противника, и пребывал в том «состоянии предуныния», в которое впадал всякий раз, когда его вынуждали взглянуть на положение Германии глазами человека из-за Ла-Манша, а то и из-за Атлантики. Потому что все отчетливее понимал: мир – мыслящий, цивилизованный мир – давным-давно отвернулся от рейха. И теперь вопрос жизни и смерти состоял уже не в том, чтобы победить в этой войне, а в том, каким образом примириться с народами, которых германцы по своей воле превратили во врагов.

– Я всегда считал, что чтение газет не способствует повышению воинственности вашего духа, Родль.

– Пусть это зачтется мне как самопожертвование, – положил тот на стол перед обер-диверсантом только что отпечатанный краткий обзор прессы, давая тем самым понять, ради кого он приносит себя в жертву.

Скорцени взял дайджест, бегло пробежал взглядом первые абзацы и отшвырнул его на край стола.

– По-моему, перечитать все это способен только человек, решивший, что жертвовать ему уже нечем и незачем, – возразил он, снисходительно пожимая плечами.

– И еще: два дня назад вы попросили подготовить досье на унтерштурмфюрера Фридриха Крайза…

– Это еще что за Фридрих? – поморщился Скорцени. – Если учесть, что все Фридрихи Германии были Великими.

– По национальности – фриз. В свое время «выловлен» был в глубинах одного из островов Восточно-Фризского архипелага.

– Вы имеете в виду известное нам обоим Фризское Чудовище?

– Так точно.

– Так называйте его своим именем. Нашли что-либо достойное внимания?

– По-моему, здесь все достойно внимания, вплоть до оставленных осведомителями гестапо чернильных клякс.

– Потому что жизненный путь любого из нас для гестапо – всего лишь большая, несуразная чернильная клякса из составленного на него досье.

Скорцени поднялся из-за стола, открыл огромный сейф и добыл из его зева тоненькую папочку.

– Здесь всего три донесения из «Регенвурмлагеря», касающиеся не столько вашего любимца-фриза, сколько первого коменданта Рейх-Атлантиды.

– Штандартенфюрера Овербека? – удивленно уставился на него адъютант. – Но он уже отправлен в мир иной.

– А кто вам сказал, что досье расстреливают вместе с теми, на кого они заведены? Вы где служите, Родль? Сколько еще вы должны прослужить в СД, чтобы понять, что самые интересные сведения о расстрелянных нами как раз и начинают поступать из того мира, в который мы их отправляем?

– Я учту это, господин штурмбанфюрер.

– Так вот, для начала, возьмите эту папку и наполните ее так, чтобы по толщине она могла сравниться с досье, составленным Последним Мюллером рейха на нас обоих[49].

– Не дотянем, господин штурмбанфюрер. У Мюллера особый талант. Впрочем, наши архивариусы уже кое-что накопали. Несколько минут терпения.

«Фризское Чудовище! – удивился Скорцени тому, что в бомбово-кровавой суете войны умудрился позабыть об этом типе, о котором в свое время впервые прослышал еще от коменданта Овербека, когда тот посвящал его в подробности посещения «Регенвурмлагеря» фюрером. – Куда девался последний великий хронист войны Штубер? Еще один экземпляр для его коллекции «неповторимых воителей ХХ века».

Пока Родль доставлял ему папку, – поначалу адъютанта задержал в приемной телефонный звонок, затем отняло время появление кого-то из офицеров, которого он отказался пропустить к шефу, – сам Скорцени повторял ту же ошибку, в которую успел ввергнуть себя с утра Родль: просматривал обзор прессы.