Восточный вал

– Что же, по-вашему, удержало его? – улыбка, которой фон Риттер пытался облагородить свое лицо, мало чем отличалась теперь от привычной улыбки Фризского Чудовища.

– Жесточайший запрет из Берлина.

– То есть он доложил в Берлин, что собирается избавиться от меня.

– «Что желает избавить от вас фюрера и Германию» – так это было сформулировано в донесениях фюреру и Гиммлеру.

«Какие же факты, аргументы и предположения нужно было приводить, чтобы иметь право на подобные предложения?! – поиграл желваками генерал. – И кем же должен быть человек, который бы не дал ходу этому мерзкому доносу?!».

– Чем он объяснял свое намерение?

– Это мне не известно. Зато известно, что Овербеку попросту не разрешили расправиться с вами.

– Кто же остановил его?

– Первый диверсант рейха. Отто Скорцени.

– Неправда! Скорцени не был знаком со мной. Он вообще не знал о моем существовании.

– Не знал. До тех пор, пока однажды ему не понадобился мой совет, или, скажем так, попытка предсказания. Хотя Скорцени не верит оракулам и крайне редко прибегает к их услугам, однако на сей раз… Вот тогда-то я и попросил первого диверсанта рейха шепнуть на ухо Кальтенбруннеру, что над заместителем коменданта «СС-Франконии» нависла угроза. Поскольку к тому времени у Кальтенбруннера уже собралось целое досье на Овербека, то он очень быстро разобрался в том, что здесь происходит, и приказал арестовать Овербека. Кстати, вспомните, что разбираться в этом прибывшему сюда из штаба РСХА офицеру помогали лично вы.

Понадобилось несколько мгновений полного изумления, прежде чем комендант пришел в себя и вновь обрел дар речи. Оттолкнувшись от стенки сейфа, к которому на какое-то время словно бы прирос, барон несколько раз прошелся туда-сюда, за спиной у Крайза, будто решал, что ему делать с этим человеком, как вести себя с ним, какие силы призвать для его устрашения.

И все же, в конце концов, лицо фон Риттера прояснилось. Такой офицер действительно приезжал и выслушивал он почему-то в основном его, заместителя коменданта. Иное дело, что ни сам инспектор, ни кто-либо другой даже не намекнули ему, на какую-то связь между этим приездом, Фризским Чудовищем и Скорцени. Но инспектор и в самом деле приезжал, и упоминание о нем стало тем главным аргументом, благодаря которому фон Риттер наконец сумел убедиться, что Крайз не лжет. Теперь все логически сходилось.

– Почему же вы до сих пор молчали, унтерштурмфюрер Крайз?

– Воистину справедливо сказано, что «только тогда правдиво молвлено, когда молвлено устами Господа!»

– А если не впутывать в эту историю Господа и Святое Писание?

– Верил, что молчание мое рано или поздно заговорит. Если хочешь, чтобы тебя услышал весь мир, – помолчи. Мужественно и мудро помолчи. Только тогда мир действительно услышит тебя.

– Уже видите себя богоизбранно прозревшим Высшим Посвященным? – проворчал фон Риттер, осознавая при этом, что власть его, бригаденфюрера СС, коменданта «СС-Франконии», по существу совершенно бессильна перед этим уродливым чудовищем. Бессильна и убога.

– Если бы я попытался восстать против коменданта здесь, в подземелье, это было бы истолковано им как заговор, как бунт, а учитывая характер этой подземной базы СС, подобные мятежи предписано подавлять в «Регенвурмлагере» немедленно и с особой жестокостью. Так что, как видите, я не молчал, но вместо того чтобы, объединяясь с вами, создавать оппозицию коменданту, я попросту шепнул кому надо. Как оказалось, я очень правильно избрал того человека в Берлине, кто способен был свергнуть Овербека и возвысить вас, господин бригаденфюрер.

3

В особую палату хирургического отделения Штубер вошел как раз в ту минуту, когда хирург и его ассистент завершали осмотр Отшельника.

Пленный лежал на перевязочном столе обнаженным, уставившись глазами в серый, заменяющий лазурную святость поднебесья, потолок и безвольно разбросав руки, словно бы вновь готовился к распятию. Однако гауптштурмфюрер сразу же заметил, скорее даже почувствовал, как напряжено тело Ореста Гордаша, готовое не только к библейским мукам, но и к адскому взрыву ярости, к бунту, к тайфунному порыву истребления.

«Странно, – подумалось ему, – что этот громила до сих пор не разбросал всю эту почтенную публику и не высадил зарешеченное окно вместе со значительной частью стены».

– Вы изучаете его, словно ученые мужи из Французской академии – вновь приобретенное полотно Рембрандта, – язвительно заметил Штубер, останавливаясь рядом с хирургом. – Понимаю: авторитет эксперта… К тому же мните себя хранителями Лувра, причем из тех, кого не успели испытать на еще более совершенный вид искусства – газовые камеры…

– Тем не менее, пациент готов.

– К чему?

Хирург по-гусиному повел шеей, сквозь запотевшие стекла очков еще раз взглянул на раны Отшельника, затем, уже увереннее – на гауптштурмфюрера.

– К чему прикажете, господин гауптштурмфюрер: к расстрелу, виселице, все к той же газовой камере, наконец.