Восток – дело тонкое…

Странно, что после этого случая, на следующий же вечер, Валера переломил себя, и снова пришёл ко мне с двадцатилитровой бутылью вина, правда, потребовал извинений за вчерашние слова и действия. Я нехотя сквозь зубы, но извинился, хотя тут же, пожалел об этом, так как виноватым себя не чувствовал. Леша, которому кратко обрисовал ситуацию, сказал: «Значит, ты унизился перед ним! Ну, так, пошли его при повторении подобных высказываний ещё раз и уже без извинений!». Я пообещал, так и поступить, правда, после этой истории Кудасов следил за своими словами в мой адрес, и такой необходимости больше не возникло.

По истечении первого месяца практики к нам в гости приехал Борис, главный геолог той партии, в которой проходил практику Володя – мой сосед по комнате в университетском общежитии, так весело провожавший меня в Москве. Борису было чуть за тридцать лет. Он был болтлив до такой степени, что (как мне впоследствии рассказал Володя) время от времени начальник предлагал ему: «Боря! А не поехать бы тебе в командировку!». В ответ на недоуменный вопрос: «Куда?», следовал прямой нецензурный ответ: «Туда-то и туда-то!!!». Борису ничего не оставалось, как тут же высасывать из пальца необходимость какой-нибудь, куда-нибудь, зачем-нибудь, чрезвычайно важной командировки.

Так вот, Борис рассказал нам, что Володя две недели добирался до расположения партии на грузовой железнодорожной платформе, вместе с багажом, почти без денег. Дорого ему обошлись мои проводы. И чем Володя окончательно сразил своего главного геолога, так это количеством потребляемого алкоголя. Как почтительно сказал Борис: «Пьет, как геолог-профессионал». Это была высшая похвала в его устах.

Уж мне ли было не знать, как пьет Володя. Как-то раз мы с ним отмечали его день рождения. А надо сказать, что были в тот период времени как раз «на мели». Наскребли мелочи на пару бутылок портвейна и только откупорили вторую бутылку, как нагрянул оперотряд. [8]

Кстати, когда мы учились уже на пятом курсе, эта братия выгнала из общежития Лешу за увиденную на столе бутылку сухого вина, которую он категорически отказался отдать. Ему пришлось до защиты дипломной работы снимать квартиру, что в те времена было очень не просто. В общем, эти «проказники» – оперотрядовцы создали Леше массу проблем в жизни в тот момент времени.

Так вот оперотрядовец, пристыдил нас и, эти «блюстители трезвости», потребовали отдать оставшуюся бутылку вина, на что Володя ответил решительным отказом. Тогда один из оперов спросил: «Другим пить нельзя, а вам можно? Вы что каста?». Володя ответил: «Сынок! А ты хоть один сезон был в поле?! Да, мы каста! Мы геологи – полевики! И вообще, у нас окно открыто, а это очень-очень плохо. Вдруг кто-нибудь вылетит в него». Тогда опер сказал: «Вылейте вино в унитаз при мне, или выселим вас из общежития». Мы знали, что это прихвостни администрации имеют такое право, и Володя сказал: «Пошли в туалет, я вылью».

Зайдя в кабинку, Володя закрыл её на крючок, а когда опер стал стучаться, Володя заявил через дверь, что выливание вина в унитаз, это дело сугубо интимное, и что он стесняется делать это на́ людях. Произнёс он это так серьёзно, что я развеселился и начал посмеиваться. Опер, осознавая комизм ситуации, сделать, однако ничего не мог, и терпеливо ждал, когда Володя закончит выливать вино в туалет и покажет ему пустую бутылку.

Володя пил из горлышка портвейн так оглушительно громко и с таким причмокиванием, что комизм ситуации возрастал с каждой минутой. Я уже двумя руками держался за живот, который начал побаливать от смеха. Минуты через три дверка кабинки открылась, и, окончательно окосевший Володя, предъявил оперу пустую бутылку.

Оперативный комсомольский работник (так они назывались официально), пытаясь выйти из этой гротескной ситуации хоть с какими-то остатками достоинства, по возможности более строго сказал: «Помоему ты опьянел, пока выливал вино, вон как тебя закачивает». Володя очень серьёзно ответил ему: «Это от переживания», – и, в качестве подтверждающего аргумента, утер рукавом слезу на своих бесстыжих голубых глазах. Он во время всего этого действия даже ни разу не улыбнулся, у меня же уже свело скулы, и я мог только мычать.

Опер понял, наконец, что больше никаких дивидендов в счёт сохранения положения вершителя студенческих судеб он здесь не получит, а вот неприятностей и унижений может «огрести» много больше, чем представлял себе в начале ссоры. Он до неприличия поспешно ретировался, уже и, не стремясь «сохранить лицо». Так что про Володины способности в распитии спиртных напитков я знал не понаслышке.