Вот брат твой!..

В самом конце войны, в апреле, умер дед Николай. Делами в артели стал заправлять старший сын, и Яшка понял, что теперь ему с Костей в ней не удержаться. Они и раньше-то не ладили с отпрысками умершего. Те, словно чуя, что за люди Яшка и Костя, так и норовили наступить им на хвост, но дед Николай не давал в обиду сноровистых и ухватистых работников; сейчас же руки у всех были развязаны, и отношения стали накаляться с каждым днем. Надо было искать другое место, уходить из артели.

Эта мысль пришла Яшке в голову не впервые. Он еще в прошлом году почувствовал какую-то перемену в себе. Раньше все было просто, ни над чем не нужно было ломать голову, чуть что — пропустишь стакан, и море по колено. А в последнее время даже водка не веселила, а лишь приносила тяжелую, как мокрая одежда, усталость. Почему-то все чаще стало думаться о доме и даже о том, что, случись с ним какое горе-беда, никто сильно не пожалеет об этом и не заплачет, потому что нет у него на всей земле родного человека. Старею, что ли, думал Яшка. Хотя какая старость — двадцать седьмой всего. Башка седая, верно, так ведь это не от старости.

Кто знает, как поступил бы Яшка, иди все своим чередом, но в самый последний момент, когда собрались уже в тайгу, новый хозяин артели придрался к Яшке по мелочи, и тот, не выдержав, обложил его по матушке и на этом закруглил все дела. А Косте сказал: ты как хочешь, можешь подыхать над своим золотом и дальше, а с меня хватит. Домой поеду.

Говорил, рассчитывая, что Костя не отстанет от него, и тот не отстал — куда он без Яшки? А Яшке одному куда? Вместе приехали, вместе и уедут.

Но снова тащиться три тысячи верст без денег — этого ни Яшка, ни Костя не хотели. Помнили, как ехали сюда, — хуже и не бывает. Правда, нынешнее положение было не в пример легче: прииск — не деревня, здесь деньги когда хочешь можно заработать, тем более что на дорогу не так уж и много надо.

Работы на прииске и в самом деле хватало, и они устроились по старой памяти на драгу — очищать ковши. В них вместе с грунтом набивалось полно пней, которые и надо было вытаскивать, чтобы не заело машину. Работа была не для слабых, зато и платили, и можно было за месяц решить финансовую проблему. Дальше Яшка ни за что не хотел оставаться — так ему опротивело все на прииске. Вспоминая Ярышкино и тайгу, он не мог дождаться того дня, когда они получат расчет. Даже охотников вспоминал без всякой злости. Да и живы ли прежние друзья-приятели? Десять лет, считай, прошло, война прокатилась. Может, ухлопали всех. А отец с матерью? Отца-то на фронт могли взять, с девяносто первого отец-то, а его годков сплошь да рядом брали.

Ответ на все вопросы можно было получить совсем скоро, но, как и всегда, оставшееся время тянулось особенно долго, и Яшка весь издергался, пока дождался расчета.

Ничего не изменилось в деревне за десять лет, ничего. Разве что избы потемнели да вытянулись молоденькие березки вдоль заборов. Но, подойдя к отцовскому дому, Яшка почувствовал, как заколотилось сердце: на дверях дома висел замок, а окна были заколочены. Ничего не понимая, Яшка снял с плеч мешок и ружье и обошел вокруг дома. Нигде никого, одно запустение.

Яшка вернулся к крыльцу. Уехали, что ли? Но куда и зачем уезжать из своего дома? Разве к Василисиной родне? Но опять же зачем? Чего ради срываться с насиженного места?

Надо было у кого-то узнать, куда подевались отец с матерью. А у кого? Только у Фрола Ненашева. Несмотря ни на что, Яшка сохранил к нему прежнее расположение. Помнил тот день на Щучьем озере: если б не Фрол, плохо пришлось бы Яшке с Костей. А Фрол настоял на своем, не допустил до расправы. Да и жил он ближе всех, через три дома, так что не было надобности идти к кому-то другому.

Фрола Яшка застал на дворе. Тот сидел на сосновой колоде и плел из прутьев корзину. Увидев Яшку, прислонил к глазам ладонь, загораживаясь от солнца. Не узнавал.

— Здорово, Фрол! — сказал Яшка, подходя.

В синих глазах Фрола мелькнуло удивление.

— Яшк, ты?

— А кто ж еще? — сказал Яшка, улыбаясь.

— Не признал, ей-богу! Седой весь. Чего ж седой-то?

— Дак жизнь такая. Ты-то вон — тоже не черный.

— Я-то! Мне уж на пятый десяток полезло, дед уже… Вернулся, значит?

— Вернулся.

— Где ж носило?

— На приисках был, золото кайлой ворочал.

— Вона! А у нас слух прошел, будто посадили тебя…

— У нас наговорят! — криво усмехнулся Яшка.

— Да ты не обижайся! Это я к слову… На приисках, значит… Выходит, не был на войне-то?

— Какая уж война! Золото, как проклятые, рыли.

— Ну тогда мы вроде как по одной линии — нас ведь тоже на войну не пустили. Ты золото искал, а мы, стал быть, соболюшек да белку. Четыре года, считай, из тайги не вылезали. Пообморозились все, разными болячками переболели, а Серегу Баулина да Андрюху Кузьмина и вовсе похоронили.

— Это как же? — удивился Яшка.

— Дак просто — как же? Серегу лесиной убило, а Андрюха, тот в болоте утоп.

Прикоснувшись к больному, Фрол начал было рассказывать о том, как пережили в деревне войну, сколько мужиков призвали и сколько вернулось, но сейчас Яшке было не до этого, и он перебил Фрола: