Вот и кончилось лето

Дверь мне открыл длинноволосый накачанный блондин моего возраста в джинсовых шортах и белой футболке с логотипом «Мальборо» и ковбойской мордой в шляпе. Он оценивающе осмотрел меня, пожал плечами, буркнул:

— Заходи!

Пропустил вперед и запер за мной дверь.

— Говори, что хотел?

Я огляделся. Квартира на втором этаже в белокирпичного четырехэтажного дома оказалась достаточно просторной, если судить по прихожей. Не прихожая, а целая комната квадратов на пятнадцать.

— Сядь, посиди! — предложил парень. Он протянул мне руку:

— Иннокентий. Для друзей просто Кент.

— Антон, — я пожал протянутую руку. — Мне куртка нужна. Есть «дункановская»? Индийская такая, белая?

Парень вздохнул:

— Блин, Тох, откуда у меня этот ширпотреб? Он в магазе свободно валяется. У меня только дефицит. Давай я тебе другой подгон сотворю. Погоди!

Он ушел в комнату, отсутствовал минут десять. Я уже, честно говоря, немного разочаровался и собрался уйти. Наконец парень пришел, разворачивая сверток. Достал, встряхнул и протянул мне — короткую черную кожаную куртку.

— На, примерь!

Я осторожно бережно взял её в руки.

— Да не ссы, меряй! — засмеялся Кент. Я надел её, вжикнул молнией. Куртка села, почти как влитая. Разве что, чуточку великовата оказалась.

— Весенне-осенний вариант, — сообщил Кент. — Маде ин Суоми. Финляндия то есть. Тебе по дружбе за 200 советских дензнаков отдам. Только за то, что ты от Дэна. Так я её меньше, чем за 400 не отдал бы!

Я прикинул, деньги с собой были.

— Что еще есть? — поинтересовался я.

— А что надо? — усмехнулся парень. — Шузы? Джинса?

— Кофе есть?

— Кофе только в зернах, — удивленно пожал плечами Кент. — Немецкий «Якобс». Растворимого, увы, нет.

Он помолчал, потом предложил:

— Но есть электрическая кофемолка и настоящая медная турка. Тоже всё немецкое. Правда, турку, — он улыбнулся, — я уже попробовал, но помыл!

— И сколько?

— 40 рэ. Килограмм кофе, кофемолка «Бош», турка. Еще «чирик» накинешь, дам еще кило кофе.

— Давай!

Парень опять скрылся в комнате. Через пару минут вернулся с пакетом.

— Смотри! — он продемонстрировал содержимое.

Тут из комнаты в прихожую вышла, виляя задницей, словно какая фотомоделька на подиуме, девица в коротенькой облегающей красной юбке и светлой блузе, через которую просвечивал темный лифчик. Длинные волосы были скручены в хвост на затылке. И, разумеется, вся в боевой раскраске — подведенные ресницы, искусственная синева на веках и под глазами, ярко-красные губы.

— Кеша, ну ты что там? — капризно протянула она. Голос показался мне знакомым.

— Юлька? — удивился я. — Когда ты из деревни успела вернуться?

— Антон? — Юлька замерла, широко раскрыла глаза. — Ты? Ты что здесь делаешь?

— Ушла в комнату! — рявкнул Иннокентий. — Сказали тебе, сиди и жди!

Он повернулся ко мне, неприятно осклабился:

— Хочешь её? Полтинник и она твоя!

Я оторопел.

— Кешка! — обиженно выкрикнула Юлька. — Сволочь!

— Сволочь? — парень злобно усмехнулся. — Ты когда мне бабки вернешь, коза?

Юлька убежала в комнату, хлопнув дверью.

— Давай рассчитаемся, — буркнул он мне. — С тебя 250 рублей.

Я вытащил деньги, отсчитал, протянул ему, помялся и спросил:

— Ты ее реально за полтинник отдаёшь?

Иннокентий поморщился, махнул рукой:

— Она считает, что я её парень. Она считает! Не я. Хитрожопая, аж песец. Набрала у меня тряпок себе на 480 рублей. Прикинь? И отдавать не хочет. Через месяц не отдаст, будем думать.

Он сунул деньги в задний карман шорт, хмыкнул:

— Если что надо будет, звони, заходи. Только без звонка не открою, имей ввиду.

И кивнул в сторону комнаты, опять осклабясь:

— Через месяц приходи. Может, и дешевле будет!

По дороге домой я зашел в гастроном, купил шоколад, бутылку «Каберне совиньон». Maman любила сухое красное. Посидим, обмоем обновку. Кстати, вчера на радостях maman тоже загорелась идеей гардероб обновить. Дубленку захотела и шапку норковую.

У подъезда на лавочке сидела тётя Маша. Я впервые увидел её такой — в сером брючном костюме, туфлях. Я плюхнулся рядом.

— Здрасьте, тёть Маш!

— Здоровей видали! — улыбнулась она и, поймав мой удивленный взгляд, поинтересовалась. — Что? Не видишь, старушка принарядилась! Ездила нынче УВД, в Совет ветеранов. О себе напомнила. Вот они глазенки вылупили, как меня увидели! Прям как ты сейчас.

Она хохотнула, потом вдруг нахмурилась:

— Антон, тут хмырёныш один ходит, лазает, трётся уже второй день. Вон там, — она слегка кивнула головой в сторону.

— Да не верти ты головой! — прошипела она. — Аккуратней, глазками одними стрельни, хоть и не девица…

Я глянул в сторону. На детской площадке поодаль на бортике песочницы сидел невысокий вертлявый парнишка в серых широких штанах, футболке неопределенного цвета и белой тряпичной кепке. Парень сидел, нервно покуривал папироску и, как мне показалось, всё время бросал взгляды в нашу сторону, тут же отводя их.

— Ну? Увидел? — тётя Маша вздохнула. — Вчера тебя спрашивал. Только не у кого-нибудь, а у малышни. Знакомый твой, нет? Знаешь его?

— Откуда? — удивился я. — Первый раз вижу.

— То тебя цыгане ищут, то шпана какая-то! — хихикнула тётя Маша. — Не можешь ты спокойно жить! Сейчас…