Вот и лето прошло...

Вообще-то такие сигналы мы обязаны проверять. И проверяем. И между прочим, сколько бы ни иронизировать по этому поводу, а именно таким путем на моей памяти были задержаны трое рецидивистов.

Но в случае с гражданкой Жиляевой все было проще. Я лишь выяснил, кто проживает по указанному ею адресу, и обнаружил, что это знакомый мне человек, даже очень хорошо знакомый — тренер по борьбе Черепанов, ведущий уроки самбо и в нашем управлении. Так что я заверил старушку в его полнейшей благонадежности и распрощался с нею, сердечно поблагодарив за активную помощь органам милиции.

Еще несколько минут я размышлял над полной несостоятельностью справедливо отвергнутой теории Ломброзо насчет определения преступников по внешности. Ведь тренер товарищ Черепанов действительно копия этого бандита Золотова со стенда. Как я только раньше не замечал!

Впрочем, долго на эту тему я не стал размышлять, мой рабочий день окончился, и мне было пора домой. Мне было пора к Леке.

Телефон выдал звонок, когда я уже уходил. Интересное это и, наверно, знакомое всем ощущение: ты уже одной ногой за порогом, а тут звонит телефон. Первая мысль — у меня во всяком случае — ну его, пусть звонит завтра. Но вторая мысль: а вдруг какое-то важное дело? Третья мысль быстренько вытесняет вторую: ну и что, всех дел не переделаешь… Четвертая: а если все же это никак нельзя откладывать? Пятая: а если бы я ушел секундой раньше и не услышал звонка? Вот так я обычно стою — одна нога за порогом, и мысли теснят одна другую, а телефон все надрывается, и я конечно же бросаюсь к нему в последний миг — хотя не будь этих мыслей, мог бы подойти спокойно, не спотыкаясь, — и срываю трубку.

— Сергеев слушает!

— Добрый вечер, товарищ Сергеев, это вас беспокоит Троилов, инженер «Гипротяжмаша», коллега… э-э… исчезнувшего Юрия Сергеева. Помните?

Как же, забудешь такого! Особенно его замечательный магнитофон. Он, наверно, и сейчас его подключил к телефону, чтобы иметь неопровержимое доказательство в случае чего. Хотя нет, пожалуй, он звонит из автомата для полной конспирации. И наверняка хочет сообщить свое железобетонное алиби.

— Помню, конечно, — ответил я в трубку.

— Вы оставили нам свой телефон, и я тщательно продумал, где был и что делал все эти дни. Вечера, естественно, тоже.

Ну вот. Вот оно — алиби.

— Хорошо, — сказал я в трубку.

Но из трубки понеслось нечто несусветное:

— Да-да, все вагоны отгрузили! Накладные вам высланы!

Так и есть: звонит из автомата. А там, видимо, кто-то подошел, и он выдает дезинформацию.

— Я звоню из автомата, — подтвердил мою догадку Троилов громким шепотом. — Наш разговор не для посторонних ушей, а здесь остановился один тип… Так вот, я вам сообщаю официально: у меня есть свидетели моего времяпрепровождения по часам и минутам.

— Хорошо, — сказал я.

— Нет-нет, — заволновался он, — я не хочу быть голословным. Я готов представить вам все в письменном виде.

— Хорошо, — сказал я.

Троилов опять завопил — видимо, все для тех же посторонних ушей:

— Да-да, ждем представителя заказчика!

Я положил трубку.

Но тут же телефон зазвонил вновь. Теперь я не размышлял, я ведь уже был не в дверях, а у рабочего стола, и потому сразу снял трубку.

— Сергеев слушает.

— Это Крутых… Помните такого?

Сговорились они, что ли, звонить вместе! И чего это они все скромничают: «помните» да «помните»… Помню, конечно, я этого руководителя группы того же института. Язва, тертая морковь, хмурый вид. Сейчас опять начнет рассказывать, как «выставлялся» его подчиненный Сергеев.

— Да, я вас слушаю.

Крутых помолчал, затем донесся его смущенный голос:

— Не знаю, как сказать… Зря я сегодня наговорил на пария. Он ничего парень, толковый… Вы меня слушаете?

— Слушаю, слушаю.

Я был тоже несколько смущен, но еще попытался отстоять свою версию образа этого хмурого групповода.

— А как же насчет того, что Сергеев любит выставляться?

— Если честно, так он на это все права имеет. Знает он куда больше моего. Мне бы, если честно, подучиться бы у него не мешало. А то все других учу, учу, а сам… Вы меня слушаете?

— Да-да, спасибо вам, Андрей Григорьевич.

— Гаврилович…

— Ох, простите, Андрей Гаврилович!

— Это вы меня извините, что на парня наговорил. Нервный я на работе. И другим нервишки цепляю, а больше — себе самому. Только дома и отхожу в размышлениях. И то, пока не всполошатся мои гангстеры…

— Кто?

Вместо его ответа я услыхал в трубке какие-то воинственные кличи и популярную песенку из «Бременских музыкантов»:

Мы раз-бо-бо-разбойники,
Пиф-паф — и вы покойники!

Стало ясно, что «гангстеры» — это малолетние пацаны папаши Крутых. Хотя нет, и в этом я ошибся — не пацаны, ибо Крутых простонал умоляюще:

— Машка, Любашка! Отвяжитесь, дайте поговорить с человеком! — И, перекрывая их разбойничьи вопли, сообщил человеку, то есть мне: — Извините, бога ради! Наговорил я про Сергеева много, а покороче надо бы так: толковый он парень, интересно с ним, жаль было бы, если б чего такое… Вы меня слышите?

— Слышу, слышу, Андрей Гаврилович. Спасибо, что позвонили.