Вот я

Сэм надел на похороны свой плохо подогнанный костюм для бар-мицвы. Носить его было единственным, что Сэм ненавидел больше, чем его на себя надевать: зеркальная камера пыток, мать с ее бесполезной помощью, переживший холокост старикан портной, несомненный педофил, не раз и не два, а трижды схвативший Сэма паркинсоническими пальцами за пах и объявивший: "Полно места".

Тамир и Барак были в свободных брюках и в рубашках с коротким рукавом: их наряд на любой случай, будь то поход в синагогу, в магазин за продуктами, баскетбольный матч "Маккаби" или похороны главы рода. Любого толка формальности: в одежде, в речи, в проявлении эмоций — казались им вопиющим посягательством на данное Богом право всегда быть самими собой. Джейкобу это казалось возмутительным и достойным зависти.

На Джейкобе был черный костюм, в кармане которого лежала коробочка с мятными пастилками: память из тех дней, когда ему было настолько не все равно, как пахнет у него изо рта, что он пытался учуять это, выдыхая в ладони.

Джулия была в винтажном платье от Жана Туиту, которое купила на "Этси" за бесценок. Оно не было в точном смысле траурным, но Джулии до сих пор не представилось повода его надеть, а она хотела это сделать, и при выхолощенной бар-мицве события торжественнее похорон ей не светило.

— Ты великолепно выглядишь, Джулия, — подсказала она Джейкобу, ненавидя себя за это.

— Ослепительно, — ответил Джейкоб, ненавидя ее за то, что она сказала, но и удивленный тем, что его оценка все еще важна ей.

— Эффект мог быть сильнее, не будь комплимент выпрошен.

— Джулия, мы на похоронах. И спасибо тебе.

— За что?

— Ты сказала, что я хорошо выгляжу.

Ирв был в том же костюме, который носил со времен Шестидневной войны. Исаак был в покрывале, которое было на нем в день его свадьбы, раз в год он облачался в него, а после бил себя в грудь кулаком: За грех, совершенный пред Тобой отверзанием уст… За грех, совершенный явно или тайно… За грех, совершенный пред Тобой по смущению духа… Карманов у этого покрывала не было, ведь мертвых положено погребать без всякого обременения.

Небольшой — и численно и по габаритам — отряд из "Адас Исраэль" прошелестел сквозь скорбь как бриз: они принесли табуреты, завесили зеркала, организовали угощение и выставили Джейкобу недетализированный счет, но запросить уточнения было бы равнозначно еврейскому сеппуку. Будет скромная служба, затем погребение в Джудеан-Гарденз, затем скромный киддуш[37] в доме Ирва и Деборы, затем вечность.

На похоронах была вся местная родня и несколько старых чудаковатых евреев из Нью-Йорка, Филадельфии и Чикаго. Джейкоб не раз встречал этих людей, но только на церемониях перехода: бар-мицвах, свадьбах, похоронах. Их имен он не знал, но лица рефлекторно, сразу, навевали экзистенциальные выводы: если вы тут, если я вас вижу, должно быть, происходит что-то важное.

Рав Ауэрбах, знавший Исаака несколько десятилетий, месяцем раньше перенес инсульт и потому доверил проведение обряда другому — молодому, взъерошенному, бойкому и, похоже, туповатому недавнему выпускнику того учреждения, где готовят раввинов. На нем были незашнурованные теннисные туфли, и Джейкоб видел в этой неряшливости своего рода приношение человеку, который, вероятно, ел кожаные туфли в бессолнечных лесах Польши. Хотя это мог быть и какой-то религиозный знак почтения, типа сидения на табуретах или завешивания зеркал.

Перед началом службы новый рав подошел к Джейкобу и Ирву.

— Сожалею о вашей утрате, — сказал он, сложив ладони ковшиком перед собой, будто в них было сочувствие, или мудрость, или пустота.

— Да, — ответил Ирв.

— Есть некоторые обрядовые…

— Не распространяйтесь. Мы не религиозная семья.

— Пожалуй, это зависит от того, как понимать религиозность, — заметил рав.

— Пожалуй, не зависит, — поправил его Джейкоб, вступаясь не то за отца, не то за отсутствие бога.

— И это сознательная позиция, — продолжил Ирв. — Не лень, не инертность, не ассимиляция.

— Я уважаю вашу позицию, — сказал рав.

— Мы не хуже любых других евреев.

— Уверен, вы лучше большинства.

Ирв мгновенно парировал:

— Меня не особенно волнует, что вы уважаете, а что нет.

— И это я тоже уважаю, — сказал рав. — Вы человек твердых убеждений.

Ирв обернулся к Джейкобу:

— Да этому парню все нипочем.

— Идемте, — сказал Джейкоб. — Пора.