Вот пришел великан

- На Гагаринскую,- сказал я.- В воскресенье мы обвенчаемся в Духовом монастыре. Ты будешь в белом платье!

- Что ты говоришь? В каком монастыре? Ты сошел с ума!.. Он убьет сперва меня, потом тебя и... всех!

- Убьет? Этот кожаный мешок с опилками? Я распорю его по всему шву, вот так! - показал я рукой, как распорю его.

- Я тебя боюсь! - воскликнула Ирена.- Высади меня, пожалуйста, тут. Останови!

Мы уже въехали в город. Он был еще малолюден. Я погладил Ирену по плечу и сказал, что довезу ее до моста, а там она дойдет сама.

- Конечно, там дойду,- сказала она, как заблудившийся было ребенок, которому показали дорогу к его дому.- Не надо так больше пугать меня, ладно?

И все-таки день этот получился для меня хорошим. Я тогда проспал, прилег на раскладушку, не раздеваясь, а когда проснулся, шел уже двенадцатый час. Я спустился в подъезд, чтобы позвонить Ирене и спросить, как быть. Она подумала и голосом Владыкина сказала, что все порядочные советские люди имеют обыкновение спать ночью.

- Днем они, товарищ Кержун, созидают!

- В том-то и дело, - сказал я.

- Это не оправдание. У вас есть какие-нибудь уважительные причины опоздания на работу?

Я признался, что в самом деле боюсь попасться Владыкину на глаза.

- Я вам не Владыкин, а Вениамин Григорьевич!

Ей почему-то было весело.

- Ты что там дуришь? - сказал я.

- Пришла вторая телеграмма. Там решили заехать в Ставрополь, - сказала она. - А Владыкин с нынешнего дня в отпуске. Что же касается председателя месткома товарища Волнухиной, то ее тоже нет сейчас в издательстве. Она завтра утром отбывает в Сочи. Тебя это устраивает?

- Вполне, - сказал я.

- Очень рада! А почему ты все же спишь днем, а не ночью?

- Да вот связался с одной полуночной шалавой, - сказал я.

- Ах, вот что! А она в самом деле шалава? Или только шалавка?

- Шалавка! - сказал я.

- А она хорошая?

- Так себе...

- А ты ее любишь?

- Очень!

- А она тебя?

- Это пока не совсем ясно ей самой.

- Ах ты, пижон несчастный! Мало тебя били тогда женским чулком! Врун детприемовский! "Мои "Альбатросы" печатаются, видите ли, в двенадцатом номере".

- Ты чего там разболталась? - сказал я. Мне очень хотелось видеть ее в эту минуту. - Когда мы нынче встретимся?

- В три часа дня в издательстве. Я приду с Верой, чтобы взять у ней рукопись для доработки. Пожалуйста, веди себя тогда прилично, ладно?

- Шалавка ты, - сказал я.

Когда они появились, я встретил их стоя молчаливым поклоном из-за своего стола. Полноте добротности поклона мешала, конечно, шляпа на моей голове, но тут ничего нельзя было поделать, и Вераванна, уже разомлело приуготовленная к отбытию в Сочи, решительно игнорировала его, а Ирена сделала мне за ее спиной легкий грациозный кникс. Она, наверно, сознавала, как искристо блестят и торчат ее глаза, и, чтобы скрыть это от Верыванны, сразу же прошла к окну. Я тогда тайно поблагодарил судьбу за все мне уже посланное в жизни - от детприемников и до чулка с оловяшкой, так как подумал, что без всего этого нам бы не жечь с Иреной своих костров. Еще я подумал - но уже совсем сумасбродное, специальное для Верыванны,- что вот возьму и вскочу со стула и подниму на руки Ирену и поцелую ее в глаза, и не по одному разу, а по четырежды четыре, и что ты нам сделаешь, попа ты этакая? Завизжишь, как подколотая свинья? Ну и визжи!

- Вот, Ириш. От закладки на триста седьмой странице,- томно сказала Вераванна. Вид у нее был скорбно-страдальческий, и рукопись она протянула Ирене через стол, не вставая со стула.

- А сколько там всего? - спросила Ирена в окно, не оборачиваясь.

- Четыреста шесть... Остались какие-то пустяки. Ну сколько тут, господи! Тебе это на три вечера...

- Конечно... Мы ведь условились,- вибрирующим голосом сказала Ирена. Она припала к подоконнику, заваленному книгами, и я заметил, как содрогаются ее плечи в беззвучном смехе. Было непонятно, какой бес ее разбирал, но мне оказалось достаточно одной догадки, что она боится взглянуть на меня, чтоб нам не расхохотаться одновременно, как в свое время в лесу, и меня начал душить смех. Я заклинал себя удержаться от желания взглянуть на Веруванну,она что-то подозрительно притихла, но взглянуть очень хотелось. Она по-прежнему держала на весу рукопись, где для Ирены "остались какие-то пустяки", и, привлеченная моими горловыми звуками, похожими на подавляемую икоту, глядела на меня брезгливо и удивленно.

- Если б вы только знали, что тут написано! - сказал я ей и так же, как и она, приподнял над столом свою рабочую рукопись. Тогда все еще могло обойтись благополучно, не скажи она капризно "отстаньте от меня, пожалуйста, очень мне нужно". Но она сказала это, и я рассмеялся.

- Вера!.. Иди скорей! Ты только посмотри, что тут творится,- задушенно сказала Ирена в окно. Вераванна подошла к ней, и неизвестно, чем бы все это кончилось, не войди тогда к нам тот "бывший" художник, от имени которого я разговаривал с Иреной по телефону, когда у нее торчала Вераванна. Он заглянул в дверь, оставаясь в коридоре,- сердитый, о чем-то думающий и с трубкой, как в первое свое появление.