Вот так мы теперь живем

Тем временем поползли слухи о подлоге, в котором обвиняли мистера Мельмотта. О том, в чем именно состоял подлог, говорили разное; упоминали в том числе подделанную подпись. Многие были убеждены (или почти убеждены), что Пикеринг приобретен нечестным путем, что имело место какое-то грандиозное мошенничество. В этой связи говорили – некоторые как о безусловном факте, – что поместье уже заложено мистером Мельмоттом на всю стоимость. В такой сделке не было ничего предосудительного, но, поскольку Мельмотт покупал Пикеринг для себя, а не для спекуляций, даже слухи о залоге подрывали доверие к нему. Следом заговорили о другой его недвижимости. Он-де покупал и продавал дома в лондонском Ист-Энде, не выплачивая деньги за покупку, но получая их за продажу.

В конторе мистера Байдевайла Скеркуму показали разрешение передать документы на владение. На бумаге, составленной в конторе мистера Байдевайла, стояла подпись Долли. Скеркум не стал спорить, зная, что его клиент не всегда утром может вспомнить, что сделал вечером. Однако росчерк, хоть и выглядел подписью Долли, не походил на то, что мог бы написать пьяный.

В конторе сказали, что письмо было получено прямиком от старого мистера Лонгстаффа вместе с другими письмами и бумагами. Тогда никто из Байдевайлов не сомневался ни в правдивости этого утверждения, ни в подлинности письма. Затем мистер Скеркум вновь поговорил со своим клиентом и вернулся в контору Байдевайлов, абсолютно уверенный, что подпись подделана. Долли в разговоре с ним признал, что частенько бывает подшофе. Он ничуть этого не стыдился и не думал это скрывать. Но он не подписывал в таком состоянии никаких писем. «В жизни такого не делал, и ничто бы меня не заставило, – сказал Долли. – Я бываю подшофе только в клубе, а туда письмо принести не могли. Пусть меня четвертуют, если я его подписал». Долли намеревался сразу пойти к отцу, или сразу пойти к Мельмотту, или сразу пойти к Байдевайлу и «поднять бучу», но Скеркум его остановил. «Мы просто тихонько все разнюхаем», – сказал он, думая, возможно, что большой честью станет разоблачить грешки такого великого человека, как мистер Мельмотт. Мистер Лонгстафф-отец ничего не слышал до субботы после разговора с мистером Мельмоттом в Сити. Его пригласили в контору Байдевайла и показали ему письмо. Мистер Лонгстафф сразу объявил, что не отсылал этого письма мистеру Байдевайлу. Он уговаривал сына подписать разрешение, и сын отказался. Что он сделал с неподписанным письмом, мистер Лонгстафф не припоминал – кажется, оставил с другими бумагами, но, возможно, сын его унес. Да, он тогда был огорчен и раздосадован. Нет, вряд ли он отослал неподписанное письмо, хотя точно сказать не может. Он не раз бывал в своем кабинете на Брутон-стрит с тех пор, как сдал дом мистеру Мельмотту, – с разрешения мистера Мельмотта, разумеется. Там у него хранятся под замком различные бумаги. Собственно, сдавая дом, он оговорил право заходить в свой кабинет. Вероятно, отсылая другие документы, он оставил неподписанное разрешение под замком. Посмотрели собственное письмо мистера Лонгстаффа поверенному. Обнаружилось, что мистер Лонгстафф даже не упомянул бумагу, которую должен подписать его сын, но в обычном своем напыщенном стиле сообщил, что мистер Лонгстафф-младший по-прежнему склонен чинить мелкие препятствия. Мистер Байдевайл вынужден был признать, что его клерки проявили недостаточную бдительность. Если бы сюда же прилагалось письмо от Долли, устраняющее все препятствия, на это обратили бы внимание. Значит, письмо Долли пришло в отдельном конверте, но конверта не нашли, и клерк такого не помнил. Он увидел знакомый росчерк Долли, когда документ попал ему на стол, и его ничто не смутило.

Вот что выяснили в конторе «Слоу и Байдевайл», откуда наружу не просочилось и намека, и вот что узнал Скеркум, который, возможно, не счел своим долгом держать язык за зубами. Байдевайлы по-прежнему были уверены, что Долли подписал письмо. По их мнению, молодой человек никогда не помнил назавтра, что делал накануне.

Скеркум положительно считал, что его клиент не подписывал письма. Тут надо отдать молодому человеку должное – его поведение было очень убедительным. «Да, – сказал он своему поверенному, – легко говорить, что я безалаберный. Но я знаю, когда я безалаберный, а когда нет. Во сне или наяву, пьяный или трезвый, я не подписывал этого письма». И мистер Скеркум ему верил.