К двум-трем часам никто не понимал, каких результатов ждать. Полагали, что рабочий класс за Мельмотта – отчасти из любви к человеку, который тратит много денег, отчасти из убеждения, что его незаслуженно обидели, отчасти, без сомнения, из тайной симпатии к преступлению, которое наносит урон высшему сословию. Простой люд почти думает, что господам не помешало бы испытать на себе чуточку несправедливости (не только же бедным от нее мучиться!), и убеждает себя, что преступника надо оправдать, так как преступление обычно ущемляет богатых и низлагает сильных со престолов. Всего несколько лет назад самые гнусные измышления из уст самого низкого человека, когда-либо порочившего нашу страну, направленные по большей части против тех, чьими свершениями Англия по праву гордится, сочувственно воспринимались порядочными людьми лишь потому, что оклеветанным Фортуна подарила очень много хорошего, а стало быть, им причитается и что-нибудь дурное. Такого рода общее чувство в отношении Мельмотта еще не оформилось, но уже зарождалось. Говорили, что Мельмотт вор. Но кого он обворовал? Не бедных. Никто в Лондоне не выплачивал за неделю больше жалованья, чем мистер Мельмотт.
Часа в три редактор «Утреннего завтрака» заглянул к леди Карбери.
– Что происходит? – спросила она, как только ее друг сел.
На приеме у мадам Мельмотт он эту щекотливую тему затронуть не мог, и леди Карбери до сих пор не знала ничего определенного.
– Не знаю, что и думать, – сказал мистер Брон. – Говорят, мистер Мельмотт при какой-то покупке подделал некие документы и вдобавок якобы что-то заложил. Я бы счел все разговоры предвыборным трюком, причем очень подлым, да только его же соратники сами в это верят.
– А вы верите?
– Почти на любой другой вопрос я ответил бы с большей легкостью.
– В таком случае он вовсе не может быть богат.
– Даже это отсюда не следует. При таком размахе дел он может располагать огромным состоянием и одновременно сильно нуждаться в деньгах. Все говорят, что он платит по счетам.
– Его выберут? – спросила леди Карбери.
– Судя по тому, что говорят, думаю, нет. Через час-два буду знать больше. Сейчас я предпочел бы не обнародовать свое мнение, но при необходимости держать пари поставил бы против него. Никто не выступает в его поддержку. Собственная партия очевидно его стыдится. В прежние дни это означало бы верный проигрыш, но при тайном голосовании скажется гораздо меньше. Будь я сейчас кандидатом, я бы лег спать и своему комитету посоветовал сделать то же самое.
– Я рада, что Феликс не поехал в Ливерпуль, – сказала леди Карбери.
– Это бы ничего не изменило. Ее бы все равно вернули. Говорят, лорд Ниддердейл по-прежнему намерен на ней жениться.
– Вчера вечером я видела, как он с ней разговаривает.
– Должно быть, где-то припрятаны несметные капиталы. Никто не сомневается, что два года назад он приехал в Англию богатым человеком, и, говорят, все, к чему он с тех пор приложил руку, процветает. Сегодня утром акции Мексиканской железной дороги упали, но вчера утром они шли с лажем пятнадцать фунтов. Он должен был сделать на них огромные деньги.
Однако больше всего мистер Брон говорил о дерзости мистера Альфа.
– Я бы не считал его таким дураком, откажись он от редакторского места, прежде чем выставлять свою кандидатуру. Но только сумасшедший вообразит, что можно заседать в парламенте и в то же время выпускать лондонскую вечернюю газету.
– Такого никогда не бывало?
– Насколько я знаю, никогда. Во всяком случае, с такой газетой, как «Кафедра». Как члену парламента хотя бы делать вид, будто он пишет о парламентских делах без пристрастия? Но Альф вообразил себя умнее всех и вылетит в трубу. Где сейчас Феликс?
– Не спрашивайте меня, – сказала бедная мать.
– Он чем-нибудь занимается?
– Лежит в постели весь день и уходит по ночам.
– На это нужны деньги.
Она только помотала головой.
– Вы же не даете ему денег?
– Мне нечего дать.
– Я бы просто забрал у него ключ от дома – либо, если он не отдаст, заперся изнутри на засов.
– Лежать в постели и слушать, как он стучит, – зная, что, если я его не впущу, ему придется бродить по улицам? Мать на такое не способна, мистер Брон. Даже если разумом она осуждает дитя, сердце не даст ей исполнить приговор.
Мистеру Брону теперь не приходила мысль поцеловать леди Карбери, но, когда она проговорила эти слова, он встал и взял ее ладонь, а леди Карбери, сжимая его руку, не боялась, что мистер Брон ее поцелует. Чувства между ними переменились.