В этом письме было, возможно, больше враждебности, нежели того духа самопожертвования, какой Роджер намеревался в себе воспитать; он и сам это чувствовал, после того как отправил письмо.
Глава LXXXVIII. Дознание
Мельмотта нашли мертвым в пятницу утром, и вечером того же дня мадам Мельмотт и Мари переехали на квартиру как можно дальше от места трагедии, в Хэмпстед. Герр Кролл знал этот дом и по просьбе лорда Ниддердейла занялся тем, чтобы комнаты немедленно подготовили для вдовы его бывшего хозяина. Ниддердейл сам помог им с переездом; немец, горничная несчастной женщины, а также драгоценности, упакованные согласно последнему указанию Мельмотта жене, последовали за экипажем, в котором сидели мать и дочь. Выехали только в девять, и мадам Мельмотт даже умоляла, чтобы ей позволили провести на Брутон-стрит еще ночь. Однако лорд Ниддердейл почти без слов дал Мари понять, что дознание пройдет завтра рано утром, и Мари, строго поговорив с мачехой, настояла на своем. Так что несчастную увезли из дома мистера Лонгстаффа, и она больше не увидела своего роскошного особняка на Гровенор-сквер, где не бывала с того дня, как принимала там китайского императора.
В субботу утром провели дознание. В том, как все произошло, не было ни малейших сомнений. Слуги, врач и полицейский инспектор дали показания. Мельмотт был дома один, никто не приближался к нему до того часа, когда его нашли мертвым, он совершенно точно умер от отравления синильной кислотой. Установили также, что он был пьян в палате общин – как засвидетельствовал один из клерков палаты, вызванный для дачи показаний к очень большому своему неудовольствию. Что Мельмотт покончил с собой, никто не сомневался – как не сомневался в причине.
В таких случаях присяжным предстоит решить, был ли в своем уме несчастный, которому жизнь стала невмоготу и который решил проверить, не станет ли ему лучше на том свете. Близкие, разумеется, хотят, чтобы его признали невменяемым, ибо тогда покойника можно похоронить, как любого другого, и позже утверждать, что бедняга помешался. Быть может, лучше бы всех самоубийц объявляли безумными, поскольку присяжные в своем вердикте не руководствуются какими-либо твердо установленными фактами. Если несчастный до последнего времени жил в целом достойно, не вызывал ненависти и в последние мгновения не сделался особенно отвратителен для света в целом, его признают невменяемым. Кто будет суров к несчастному священнослужителю, которого ужасные сомнения заставили прибегнуть к единственному, на его взгляд, выходу? Кто не пожалеет бедную женщину, которую бросил ее возлюбленный и повелитель? Кто откажет в кладбищенской земле некогда благодеятельному философу, рассудившему, что лучше уйти, раз он не может сделать на земле больше ничего доброго? Они и подобные им были, разумеется, в состоянии временного умопомешательства, хотя прежде за ними не замечали ничего странного. Однако, когда мертвым рядом со склянкой синильной кислоты находят какого-нибудь Мельмотта – человека, ненавистного всем своими недавними злодеяниями, бесчестного дельца, который так хорошо притворялся богатым, что мог покупать и продавать имения, не платя за них, негодяя, который разорил друзей, считавших его состояние незыблемым, мерзавца, который пролез в палату общин и опозорил парламент, явившись туда пьяным, – его не избавят вердиктом о невменяемости от перекрестка дорог или иного презренного места, где хоронят людей, наложивших на себя руки в здравом уме. Сейчас все были очень сильно настроены против Мельмотта, быть может, столько же из-за его падения на бедного мистера Боклерка в палате общин, сколько из-за слухов о его поддельных подписях, и общественная добродетель объявила, что он, принимая яд, отвечал за свои поступки. Его признали