Вот так мы теперь живем

– Кури где хочешь! – воскликнул Долли.

– Сиди хоть до утра! – подхватил Грасслок. – И никаких тебе старых дуралеев, которые протирают ковры и ни за что не платят.

– Никаких приличий, никаких дурацких правил! Вот что мне нравилось, – сказал Ниддердейл.

– Старая история, – заметил мистер Луптон. – Пусти человека в рай, он превратит его известно во что. Вот и вы так.

– Вот что нам надо сделать, – сказал Долли, вдохновленный собственным успехом со Скеркумом. – Надо найти кого-нибудь вроде Фосснера, и пусть он скажет, сколько хочет красть сверх условленной платы. Потом собрать деньги по подписке. Думаю, должно получиться. Скеркум, я уверен, найдет нам такого малого.

Однако мистер Луптон считал, что новый Фосснер, если задать ему подобный вопрос, может не сразу оценить масштабы своей алчности.

Однажды, еще до свадьбы Уитстейбла, когда стало понятно, что двенадцатого августа клуб закроется, если кого-нибудь не осенит боговдохновенная идея, как его спасти, Ниддердейл, Грасслок и Долли болтались в вестибюле и на лестнице, прихлебывая дообеденный херес с горькой настойкой, и тут в дверь неуверенно вошел сэр Феликс Карбери. Он почти излечился от ран, хотя все еще ходил с пластырем на верхней губе и не научился смотреть и говорить так, будто у него не выбиты два передних зуба. О событиях в «Медвежьем садке» после бегства Фосснера он почти не слышал и в клубе не показывался уже месяц. То, как его поколотили, бурно обсуждали дня три-четыре, но с тех пор о нем фактически позабыли. Он еле-еле собрался с духом вернуться в клуб, но твердо решил говорить со старыми друзьями так, будто ничего не произошло. У него по-прежнему были деньги заплатить за обед и сыграть роббер в вист. Если удача от него отвернется, возможно, он сумеет обойтись распиской – как прежде делали другие, к огромной его невыгоде.

– Клянусь Богом, это Карбери! – воскликнул Долли.

Лорд Грасслок присвистнул, повернулся спиной и ушел по лестнице, однако Ниддердейл и Долли разрешили чужаку пожать им руки.

– Я думал, вы уехали из Лондона, – сказал Ниддердейл. – Не видел вас уже сто лет.

– Я уезжал, – соврал Феликс, – в Суффолк. Но я вернулся. Как здесь идут дела?

– Никак не идут, – ответил Долли.

– Все рухнуло, – добавил Ниддердейл. – Нам всем придется заплатить – не знаю сколько.

– Фосснера поймали? – спросил баронет.

– Поймали! – вскричал Долли. – Нет, но он нас поймал. Не знаю, думал ли кто-нибудь ловить Фосснера. Мы окончательно закрываемся в следующий понедельник, мебель уйдет с аукциона. Флэтфлис говорит, она принадлежит ему по чему-то, что он называет купчей. Судя по всему, теперь все, что кто-либо считал своим, принадлежит Флэтфлису. Он вечно сюда шастает, и ключи от погреба у него.

– Что совершенно не важно, – сказал Ниддердейл, – поскольку вина там Фосснер не оставил.

– Он забрал почти все вилки и ложки, оставил только немного из милости.

– Полагаю, тут еще можно пообедать?

– Да. Сегодня. Может быть, еще и завтра.

– Тут хоть играют? – в отчаянии спросил Феликс.

– Я не видел карт уже недели две, – ответил Долли. – Играть некому. Все развалилось к чертям собачьим. Была, знаете ли, та история с Мельмоттом. Хотя, наверное, про нее вы и сами знаете.

– Конечно, я знаю, что он отравился.

– Разумеется, это сказалось, – продолжал Долли. – Хотя почему люди не играют в карты из-за того, что кто-то отравился, я понять не могу. В феврале в тот единственный день, когда я выбрался на охоту, все отменили, потому что какой-то старый хрыч приказал долго жить. Чем бы ему повредило, если бы мы поохотились? Чушь несусветная.

– Мельмотт умер ужасной смертью, – напомнил Ниддердейл.

– А сидеть тут без всяких развлечений еще ужаснее. А теперь говорят, что девица выйдет за Фискера. Не знаю, как вам с Ниддердейлом это понравится. Я сам никогда за ней не гонялся. Скеркум сказал, не стоящее это дело.

– Бедняжка! – сказал Ниддердейл. – Я не в обиде, и, думаю, для нее это будет самое лучшее. Мне она очень нравилась – застрелите меня, если это не так.

– И Карбери, наверное, тоже.

– Нет, ничего подобного. Будь она мне и впрямь по душе, все бы получилось. Я увез бы ее в Америку, если бы хотел.

Таков был взгляд сэра Феликса на тогдашние события.

– Идемте в курительную, Долли, – сказал Ниддердейл. – Я многое могу вынести и стараюсь выносить все, но, клянусь, этот малый такой мерзавец, что его я вынести не могу. Мы с вами довольно дурные люди, но, мне кажется, не такие бессердечные, как Карбери.

– Я вовсе не считаю себя бессердечным, – ответил Долли. – Я хорош со всеми, кто хорош со мной, и со многими, кто со мной не хорош. На следующей неделе я еду в Кавершем на свадьбу сестры, хотя ненавижу Кавершем и ненавижу свадьбы, а своему будущему зятю не смогу сказать и слова даже под угрозой виселицы. Но насчет Карбери я согласен. Очень трудно хорошо к нему относиться.

Несмотря ни на что, сэр Феликс сумел усесться за обедом довольно близко к Долли и Ниддердейлу и рассказать им о своих планах на будущее. Он отправится за границу, посмотреть мир. По его словам, он видел в Лондоне все и не нашел здесь ничего хорошего.