Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

И тут началось ещё более невероятное. Поистине этот человек был таким жизнелюбом, что никак не подходил для смерти. В Одессе началось движение некоторых общественных группировок за помилование бессарабского Робин Гуда. Захлопотали писатели, художники, некоторые другие круги, начали выноситься резолюции, посылаться просьбы. Когда день казни был уже совсем близок, генеральша Щербакова добилась невероятного — отложения казни всего на три дня. Оттяжка оказалась судьбоносной для Котовского: как раз в один из этих провидением подаренных дней разразилась Февральская революция. Хотя петля по-прежнему висела над Котовским, поскольку Керенский ещё не успел отменить смертную казнь, но появилась надежда. Её заронил писатель А. Фёдоров, посетивший узника в его камере смертника и написавший взволновавшую всю Одессу статью «Сорок дней приговорённого к смерти».

История помилования и последующего освобождения Котовского из тюрьмы не менее романтична и экстравагантна, чем другие эпизоды его бурной, яркой жизни. Сторонники версии, которой придерживается и Р. Гуль, полагают, что главную роль здесь сыграл одесский писатель А. Фёдоров. Когда в Одессу проездом на румынский фронт прибыл военный министр А.И. Гучков и его в гостиницу «Ландо» сопровождал морской министр А.В. Колчак, Фёдоров добился с ними свидания. Министры якобы отнеслись скептически к ходатайству писателя, но Фёдоров убедил, что казнить нельзя, ибо революция уже отменила смертную казнь, а оставлять в тюрьме бессмысленно — всё равно убежит. И министры согласились, что единственным выходом из положения является освобождение. К Керенскому пошла телеграмма, и от него вернулся телеграфный ответ: революция дарует Котовскому просимую милость.

Прямо из тюрьмы Котовский приехал к Фёдорову и, взволнованно глядя в глаза, сказал:

— Клянусь, вы никогда не раскаетесь в том, что сделали для меня. Вы, почти не зная меня, поверили мне. Если вам понадобится когда-нибудь моя жизнь — скажите мне. На слово Котовского вы можете положиться.

Пройдёт некоторое время, и Фёдоров бросится к Котовскому. Ему понадобится не жизнь Котовского, а более дорогая жизнь его собственного сына, офицера, попавшего в ЧК. Григорий Иванович широко, по-человечески отплатил своему спасителю — предпринял неимоверные усилия, но сына писателя из рук чекистов вырвал. Р. Гуль попутно замечает, что история гражданской войны, в которой крупную роль играл Котовский, знает не один человечный жест этого красного маршала.

Существует и другая версия спасения Котовского от петли. «Маленький Одесский листок», например, так живописал об этом в марте 1917 года: «Супруга главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта Н.В. Брусилова приняла вчера во дворце главнокомандующего на Николаевском бульваре… Григория Котовского. История этого трогательного визита такова…

Суд приговорил Котовского к повешению, и он был переведён в Одесский тюремный замок, где находился на положении «смертника»… Мартовские события раскрыли двери тюрьмы. Одни вышли оттуда навсегда, другие получили возможность отлучиться в город, видеть солнце и слышать свободные речи. В числе последних был и Григорий Котовский. И тут, на воле, он совершенно случайно узнал от корреспондента «Русского слова», кому он обязан жизнью. Это — Н.В. Брусилова. И Котовский решил пойти к ней и поблагодарить её за то, что он по её милости ходит в живых.

Вчера в три часа дня Котовский и корреспондент «Русского слова» явились во дворец и были тотчас же приняты Н.В. Брусиловой. Котовский, этот крепкий человек, переживший и суд, и каторгу, и смертный приговор, и жизнь в каменном мешке — предпоследнем обиталище «смертника», заметно волновался. Здесь, в этих стенах, что-то делалось для спасения его жизни, тут решалась его судьба.