Возлюби ближнего!

— А может быть, не самовлюбленность? — вдруг обратился он с вопросом к самому себе. — Может быть, это мания величия?.. Как сейчас помню, — Адвентист запустил коготки в хохолок, поскреб его и тогда уже продолжал: — Пришел однажды ко мне в гости Эзоп, знаменитый баснописец… Мы, между прочим, были с ним большими друзьями… Да, приходит он, значит, ко мне в гости, а с ним, с Эзопом… Кто бы вы думали? Не кто иной, как Диоген… Пришел так, запросто… налегке… без бочки… Пешком. Ну, сели… Поговорили о том о сем… Они вопросы задают, я им, как всегда, отвечаю… Гляжу на Эзопа, а сам думаю: хоть ты и очень великий человек, а без моих попугаевых советов тебе, видно, не обойтись. Тем временем встает Диоген со своего места, благодарит за угощение и говорит…

Что именно сказал прославленный философ своему другу попугаю, я на этот раз так и не узнал. Почувствовав, что его устные мемуары послужили всего лишь поводом для нового восхваления собственной личности, Адвентист прервал свой рассказ на полуслове. Он долго протирал пенсне, потом бережно положил его в коробочку, тоже сделанную из кости акулы, и минут пять насвистывал турецкий марш.

По его глазам, давно уже потерявшим свой первичный блеск, по частым коротким вздохам я понял, что его продолжают мучить угрызения совести. Вскоре он и совсем замолк.

— Адвентист, Адвентист! — закричала вернувшаяся после очередного телефонного вызова Лида Катушкина. — Что с тобой, Адвентист?

— Прощайте… Простите… — еле слышно прохрипел попугай и со словами: «Мне плохо!.. Воды!» — закашлялся так сильно и надрывно, что потерял равновесие и упал с жердочки прямо в море.

…Через каких-нибудь десять минут на место гибели попугая приплыл срочно вызванный Лидой Катушкиной ветеринар-аквалангист.

Осмотрев тело несчастного Адвентиста, врач заявил, что есть все основания предполагать самоубийство. Вскрытие подтвердило заключение врача. Смерть Адвентиста была вызвана попыткой проглотить заведомо смертельную дозу жареных семечек. Но мы с Лидой были иного мнения о причинах попугаевой кончины.

Лида Катушкина, которая продолжительное время общалась с покойным попугаем, оказывается, уже не раз указывала ему на его недостатки. Адвентист охотно признавал и свою склонность к самовосхвалению, и не в меру разросшееся тщеславие. Множество раз он брал на себя обязательства устранить все имеющиеся на его счету пороки, но, увы, дальше громких, красивых слов дело не шло. Он был слишком стар, чтобы заняться самоперевоспитанием, а длительное пребывание в акульем брюхе вконец расшатало его психику.

К тому же мания величия, распространенная болезнь многих цивилизованных попугаев, на этот раз осложнилась острым приступом угрызений совести. Такое мнение высказала Лида, и я полностью с нею согласился.

Тем временем ветеринар оформил необходимый документ, выразил Лиде свое соболезнование и поплыл на другой берег оказывать помощь объевшимся черепахам.

Видя, как тяжело переживает внезапную утрату Лида Катушкина, и понимая, что ничем не могу помочь в предстоящих хлопотах, я решил выразить ей свои чувства в письменном виде. Для этой цели пришлось воспользоваться вытащенным из попугаева хвоста пером.

В конце очень короткой записки (это было мое первое письмо, и в нем оказалось сто шестьдесят восемь грамматических ошибок) я обещал Лиде, что навещу ее во что бы то ни стало не позже, чем через три дня.

Только отплыв на середину моря, я наконец пришел в себя. Как это бывает после сильного нервного потрясения, мне страшно захотелось есть. Компот только раздразнил аппетит, и понадобился десяток сазанов, чтобы хоть немного утолить голод.

«Как неожиданно плохо закончился этот так счастливо начавшийся день», — думал я, плывя по течению.

А впереди меня ждали новые потрясения.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,

лирико-драматическая. Океан ночью. Тревожное известие. Скумбрии бывают храбрыми.

Слегка подкрепившись, я все же плыл очень медленно — сказывалась давняя привычка полежать после еды.

Ночь была теплая и до противности тихая. Тишина ведь тоже бывает разная.

Лично я люблю путешествовать, когда тихо, да не совсем. Не слышно, скажем, визга тупорылых свиней, а в то же время где-то там, над водой, весело смеются люди, гудят моторы проходящих кораблей, неугомонные дельфинята водят свои хороводы.

В эту ночь я был бы рад всякому шуму, уж больно пугала меня эта удивительная тишина.

Внезапно послышался пугливый шепот. Ну да, так и есть! Знакомая картина! Несколько человек, воровато озираясь, тащат из воды рослого осетра. А чуть в стороне, у самого причала, какие-то люди, сидя в лодке, пьют, закусывают и что-то оживленно рассказывают друг другу.

Я подплываю совсем близко, но в мою сторону даже никто не поворачивается. Теперь я могу прочесть надпись, украшающую лодку: «Рыбнадзор».

Как много у людей непонятных слов. Надо будет обязательно расспросить гринду, что значит «Рыбнадзор» и «Воспрещается». Здесь, на Черном море, эти слова встречаются особенно часто.