На этот раз тишину разрывает долгий, надсадный кашель простудившихся кефалей.
Как только кашляющая кефаль замолкла, я вспомнил, что забыл сделать самое главное. Надо же срочно сообщить гринде о трагической кончине Адвентиста. Не попало бы только опять мое послание к услужливому полярному медведю!
Я принялся обдумывать текст дельфинограммы. Дело оказалось очень нелегким. А тут еще какая-то рыбешка все время трется о мой бок. Я уже намеревался отбросить ее, но тут вдруг увидел, что это скумбрия.
— Вы это откуда?
— С танцев, — засыпая на ходу, еле слышно проговорила моя взбалмошная приятельница.
Я не мог удержаться от упрека:
— Ничего себе развлечение. Вы так осунулись, что я вас принял за кильку.
Скумбрия не обиделась.
— Ах, что вы понимаете! Шейк, босанова! Современные ритмы — это же чистое наслаждение! А худобы я не боюсь. Толстые теперь не котируются!
Ответ скумбрии меня развеселил. Мне всегда нравилась ее находчивость. Непонятно только, почему, вместо того чтобы после изнурительных танцев отправиться на отдых, она очутилась здесь, в таком отдалении от своего жилья?
— Да я вас разыскивала, — ответила скумбрия. — Я на танцах с одним молодым рыбцом познакомилась… Он не здешний, донской. Но танцует, как Нептун на русалочьей свадьбе! И так кружит, так кружит, что я чуть не задохнулась… А если бы вы видели его чешую… Сплошной блеск!
— Но при чем тут я? У меня, кажется, чешуи нет…
— И это очень жаль, — пропела скумбрия. — Будь у вас чешуя — вы бы пользовались большим успехом даже у таких изысканных рыб, как скумбрии.
Заметив, что ее болтовня начинает меня раздражать, скумбрия опасливо оглянулась и с неожиданной для нее серьезностью проговорила:
— Когда рыбец, торопясь на танцы, огибал остров, где стоит башня с надписью: «Запрещается», он встретил несколько барабулек, и они с морской пеной у рта утверждали, что где-то там собралось много акул, которые решили направиться прямо в затон.
— В затон? — встревожился я. — А что им там делать в затоне?
— А вот этого рыбец точно не понял.
Скумбрия криво улыбнулась:
— Вы же знаете этих барабулек. Их разве толком поймешь? Вот я после танцев и побежала собрать более подробные сведения. Барабульки-то все уже спали. Я с их соседом-судаком посудачила немного… Про акул и он знает. Они, говорит, попугая какого-то разыскивают.
— Где же они? — спросил я, нервно похлестывая хвостом по волне.
— Скоро должны быть здесь.
— Ну что ж, спасибо за сообщение… Идите спокойно спать.
Скумбрия не двинулась с места.
— Я останусь здесь, с вами..
Где-то вдалеке я четко услышал сдавленный протяжный крик.
Так кричат акулы, когда собираются в поход. Хорошо бы узнать — сколько их?
По утверждению барабулек, акул восемь раз по четыре. Но барабульки умеют считать только до восьми. Значит, акул тридцать две штуки.
«Пока не поздно, — решил я, — надо дать сигнал тревоги. Если где-нибудь поблизости есть дельфины, они не замедлят прийти мне на помощь. А скумбрия? Ну что ж, пусть остается. Может быть, помощь не подоспеет и мне суждено погибнуть, то пусть хоть кто-нибудь расскажет, как погиб дельфин Бывалый, родной сын неповторимого Майна-Виры, ученик знаменитой гринды и преданный друг младшей научной сотрудницы Института дельфиноведения — очаровательной Лиды Катушкиной».
На мой тревожный призыв откликнулось всего только два дельфина, супружеская пара более чем преклонного возраста. И два дальних родственника. Я имею в виду тупорылых морских свиней.
— А вы, простите, какими судьбами? — спросил я.
В ответ один из них так дыхнул, что находившаяся рядом со мной скумбрия даже трижды перевернулась от сильной струи керосинового перегара.
— Хоть вы нас и презираете, — сказал тупорылый, — а все-таки мы одного с вами рода и в обиду вас не дадим. Так вот!
Второй родственничек высказался еще более определенно. Он был трезвее своего братца и имел очень воинственный вид.
— Мне подавай акулу — и никаких! А не будет акул — плати штраф! За ложный вызов!
У престарелой четы я спросил, где же молодые дельфины, на что получил неожиданный ответ.
— А вы разве не слышали? — сказал дельфин-супруг. — Вся молодежь в Индийском океане. По случаю замужества гринды.
— Повезло ей, — прошамкала дельфиниха, — хорошего мужа нашла. Вдовец. Немолодой, правда, но страсть как знаменитый. Артист, говорят. И вроде нее ученый. Не то что мой старик…
«И как все интересно устраивается, — подумал я. — Теперь, пожалуй, нет смысла посылать гринде дельфинограмму о гибели Адвентиста. Зачем омрачать торжество?»
Я радовался, что отец жив, а что знаменитый артист, да еще вдовец, мой папаша, сомнений быть не могло.
— Плыли бы вы отдыхать… — заикнулся было я, обращаясь к престарелой паре.