Возмездие за безумие

– Да, Вера. Что ты хотела? – Ухов спрятал бутылку в широкий карман курки, потёртой, засаленной, и прикрыл сверху рукой. – Вид у Виктора был совсем непрезентабельный: к красным от бессонницы глазам добавилась одутловатость век и носа, подтверждающая близкие слёзы. От стоящей напротив девушки, Ухов укрывал взгляд и кутался в куртку, неловко, стыдясь своего вида. Вместо привычных брюк на нём были спортивные штаны, растянутые на коленках, а из-под куртки выглядывал воротник олимпийки, красно-черный, который Вера помнила с тех пор, как знала соседа. Полусапоги, растоптанные, никак не соответствующие спортивному одеянию, были застёгнуты на молнию наполовину и выпучивали штанины. Девушка отвела взгляд от мужчины, который вызывал у неё и жалость, и напоминал об отце:

– А вы с папой в тот вечер, когда он… ну, перед той ночью когда он… – Вера никак не могла произнести слово «застрелился», оно застревало в горле. Виктор терпеливо и покорно ждал. Наконец, Вере удалось сформулировать вопрос, – Короче: вам с папой удалось объясниться накануне?

– По фотографиям?

Вера кивнула.

– Да. Ты знаешь, Вера, мы так нормально обо всём поговорили, – И Виктор рассказал о событиях того вечера, одиннадцатого декабря, стараясь не пропустить ни малейшую деталь. Он говорил ровным, спокойным голосом, как сначала они с Игорем повздорили, потом помирились, потом пошли к нему в гараж и напились и, наконец, про деньги.

– Деньги? – Вера насторожилась, – Какие деньги?

– Да-х.. пять тысяч долларов. Игорь мне занимал их на покупку квартиры для Юли. Я сначала взял, а потом, когда Галя сказала, что я сам у себя украл четыре миллиона, решил отдать, от греха подальше. – Виктор проговорил фразу, и уже по мере её завершения, стал меняться в лице. Краска прилила ему к шее, потом к щекам и Ухов задышал часто и коротко, – Бля. ь, так вот, почему мы пошли тогда напиться. Из-за Гали, – мужчина ругался, и никакое присутствие девушки ему не мешало делать это, эмоции захлёстывали. – Это она, сука, обвинила меня в том, что я украл у семьи деньги, а в полиции на Юльку всё спёр. А Игорь это слышал. И пожалел меня, – бурная речь сопровождалась жестикуляцией во все направления, – И мы пошли в гараж. И напились. Я отдал ему деньги. А он пошёл домой и с Леной поругался. Не знаю из-за чего. Но потом он ушёл в казино. А когда позвонил мне утром, то денег у него уже не было. Понимаешь? – Виктор смотрел на девушку выпученными глазами и дышал как после спринта. Вера ничего не понимала кроме одного: как много, оказывается, в тот вечер случилось того, о чём она даже не догадывалась.

– Папа поругался с мамой? – это было для Веры самое удивительное, родители практически никогда не ругались. На девушку было страшно смотреть. Всё, что она узнала за последние полминуты, просто придавило её к земле. Как жить с тем, что теперь узнала, кого винить, с кем разбираться в степени его вины перед погибшим отцом, Вера не знала. Виктор, заметив, как она побледнела, пожалел, что разоткровенничался:

– Верочка, ты это, того… ты… не надо так близко к сердцу, – Ухов попытался взять Веру за локоть, но она резко отдёрнула руку:

– Не прикасайтесь ко мне!

– Не буду, не буду, – замахал Виктор торопливо, в его глазах проступил испуг, – Но только ты не надо так… Пойди вон к Юле. Поговори с ней. – Виктор махнул на подъезд.

– Она у вас?!

– Вчера от своего дурня ушла. Поссорились или шо там – не знаю. У нас она. Пойди, поговори.

Предложение являлось вариантом для спасения. Вера поняла, что если сейчас же не поднимется к Юльке и не заглушит боль каким-то тупым разговором ни о чём, просто погибнет от сердечного приступа. Но лёгким разговор не получился. Юля поведала подруге, что их с Ромой ничего больше не связывает, и что она знает про любовницу мужа, хотя не знает кто она. Ухова говорила, стараясь сдерживать слёзы и понимая, что горе Веры в этот момент было несоизмеримо по сравнению с её, Юлиными, проблемами.

В ответ Вера неопределённо кивнула:

– Понятно.

Девушки уставились в пространство неба за окном балкона.

– Вер, как ты думаешь, а отцу твоему было больно, когда он … ну… того?

Иванова посмотрела на подругу измученным взглядом и не ответила, ком подступил к горлу.

– А я думаю, нет. Вот и Пирату моему больно не было, когда он сиганул с девятого этажа.

– Почему? – вопрос относился сразу к обоим утверждениям.

– Потому, что когда человек в состоянии аффекта, он боли не чувствует.

– А Пират тут причём?

– При том, что при падении мозг от избытка адреналина отключается и когда человек падает, он уже фактически мёртв.

– И кошак?

– А что кошак – не человек, что ли? Тот же человек, только в образе кошки.

Вера устало уронила голову:

– Понятно. – Думать про то, какими были, и были ли последние муки, теперь уже погибших, казалось ношей ещё более тяжёлой, чем осознавать их уход. – К чему ты это сказала, Юля? – хотелось, чтобы подруга стала говорить о чём-то другом. Но вместо этого она как-то странно улыбнулась:

– А знаешь, я им завидую.

– Что? – Вера не поняла сказанное.