Возмездие за безумие

И тогда Юля повторила то, что мучило её последнее время: о своём желании умереть. Отвечать что-то на это было глупо. Убеждать человека, в голове которого засела мысль о самоубийстве, мог только специалист. Только теперь Вера поняла, что жалобы Гали её матери, лишившие Лену покоя, о ежедневных записках, в которых Юля мечтает о смерти – не выдумка больного воображения Уховой и не попытка вызвать жалость.

– Тётя Галя, Юлю срочно нужно лечить в клинике! Немедленно! И если вы этого не сделаете, мы рискуем её потерять! – Крик Веры прозвучал для Гали как набат. Те же слова, что месяцем раньше произнесла Лена, и которые Галя не восприняла, теперь пробежали мурашками по спине. Галя сжалась и заплакала. Она сдалась и согласно закивала головой. Полин, ужинавшая на кухне вместе с матерью, перестала жевать.

Уже на следующий день, шестнадцатого декабря, Галя Ухова поместила старшую дочь на стационарное лечение в частную психиатрическую клинику.

Глава 37. «Умоляю вас: не спускайте с девочки глаз»

Галя разрывалась между концом учебного полугодия Полины, Юлей, лежащей в клинике, дописыванием картины и всеми теми обязанностями по хозяйству, которые никто для неё не отменял. Виктор, и без того никчёмный в плане ведения домашних дел, а теперь, после смерти Игоря, вовсе размякший и безразличный ко всему, целыми днями валялся на диване и посылал жене беспрестанно эсэмэски, в которых требовал поскорее быть дома. Зачем ему это было нужно, наверное, не понимал даже он сам, так как общение с Галей в последние месяцы ограничивалось переговорами о еде и изредка, о состоянии Юли. В то же время, это легко объяснялось: Виктор, зная, что жена и младшая дочь вернулись и «сопят, за стеной», как он любил повторять, спал спокойнее. Потеря друга вызывала у Ухова непреодолимый страх перед любыми другими возможными, пусть даже моментными. Одиночество прорывалось паникой остаться в квартире одному. За тот месяц, что Виктор не работал, а после смерти Иванова ещё и не пил, он, несмотря на скорбь, отдохнул и даже выглядеть стал лучше: расправились складки у губ, с лица ушла отёчность, в теле появилась тяга к движению. От безделья и одиночества Ухов заглянул как-то на «Юг» и обнаружил, что теннисная секция продолжает своё существование. Саня теперь работал только с клиентами, гонял по кортам желающих похудеть за час, таких как Ухов, чтобы потом это было оправданием для обжираловки на весь остаток недели. Договорившись с тренером об оплате, Виктор пристроился к собранным парам и стал ежедневно ходить на стадион. Играть вчетвером было веселее, дешевле и физически легче.

Не раз, выходя на корт, Виктор вспоминал, как хотел одно время привлечь к теннису Иванова. Но после нескольких попыток, Игорь отказался от такого времяпрепровождения: неуклюжий и сильный, он к мячу чаще всего не успевал, а если отбивал его, то с такой скоростью, что его удар никто не мог отбить. Поняв, наконец, что теннис – не его стихия, Иванов вернулся к любимому велосипеду и плаванью в бассейне «Динамо». Туда иногда с отцом ходила и Вера, девочка очень любила воду. Но даже ежедневные занятия в «Юге», не избавляли Ухова от остатка времени суток, девать который было некуда. Поэтому телефонные послания Гале продолжались.

– Сволочь, как же он меня достал, – жаловалась Ухова то Сюзанне, то Лене. – Встречи подруг стали более редкими. Козлова постоянно находила теперь повод не видеться с любимой подружкой, а общаться по телефону. А вот с Ивановой, наоборот, связи стали регулярнее и крепче, так как Лена ежедневно навещала Юлю в клинике, где соседки и пересекались. Лене, оставшейся без мужа, после работы совершенно не хотелось возвращаться в пустой дом. Вера всё чаще отсутствовала, а когда приходила, то всегда была выпившей и прокуренной так, что мать будил не стук двери, а шлейф никотина, тянущийся за дочерью по квартире. Доверительные разговоры с Верой не получались. Дочь не могла простить Лене их последнюю ссору с отцом и тем самым словно укоряла Лену в косвенной причастности к его смерти.

Лена и сама не знала, как смыть с себя этот грех: ежедневно после уроков ездила на кладбище, потом в церковь, потом к Юле, словно пытаясь покаянием и добродетелью загладить свою вину в происшедшем. Занятости это прибавляло, а вот покоя в душе – нет. И часто по ночам Иванова просыпалась от кошмаров.