Возмездие за безумие

Но никто не помогал, никто даже просто не двигался с места, окаменев от ужаса. А Виктор продолжал ползать вокруг Юли на коленях и звать на помощь. Трогать дочь сам он боялся. Что-то в положении тела и цвете лица, мраморном, непроницаемом, говорило мужчине о том, что прикоснуться к ней – значит навредить. Поэтому Ухов только ползал вокруг, протягивая к ней руки, и кричал о помощи. Но люди его не слушали, не в состоянии чем-либо помочь в такой ситуации. А потом приехали казаки на конях, они совершали, как обычно, ежедневный объезд по Центральной и, услышав от людей про упавшую девушку, тут же прискакали. Главный из казаков спешился, подошёл к Виктору, помог ему сесть, попросил служащих банка принести воды, а заведующую Магнитом увести продавцов. Стал сурово разгонять толпу, выросшую за несколько минут.

– Не спектакль тут вам. Уходите. Въезд пока с Атаманской закроем. И арку – тоже, – распорядился старший из казаков, тут же подавая жесты сотоварищам. И они встали строем, создав коридор, который закрыл доступ любопытным. Зевак оттеснили на противоположную сторону Атаманской, регулируя движение машин в один ряд и запрещая остановку. По прибытии полиции, которую ждали долго, к трупу допустили только тех, кто мог хоть что-то объяснить: соседку, очевидцев прохожих, Лену Иванову, непонятно как оказавшуюся тут и успевшую выдохнуть Виктору с ужасом на лице, что Полин она пока заберёт к себе. Потом всё поплыло у Ухова перед глазами, и все разговоры слились в общий шум. «Без пяти три. Сейчас уже и Галя вернётся», – подумал Виктор и почти сразу же увидел жену, приближающуюся к толпе со стороны базара. И странным было то, как из всей человеческой массы Виктор сумел выделить взгляд Гали: широко раскрытые, замершие глаза. Позади жены шёл Рома. Оба приближались, как в замедленном кино: Галя бросила кульки с базара, из которых выкатилось несколько ярко-оранжевых плодов хурмы, и, протягивая к Юле руки, с искажённым болью лицом, повторяла имя дочери. Рома бледный, шатающийся, с выпученными от ужаса глазами, не способный приблизиться, так и замер в нескольких метрах. Всего полчаса назад он разговаривал с Юлей по телефону, и она сказала ему, что знает про их с Сюзанной роман. А потом положила трубку и, как получается, сразу же выбросилась. И теперь, кто бы что ни говорил, Рома есть и будет последним, кого Юля хотела слышать в этот день. Отправив мать на базар за хурмой, а Полин в магазин за мороженным, Юля чётко и беспристрастно выполнила принятое решение.

Она удалила из квартиры всех, отец не в счёт, а потом, сказав Роме то, что хотела, ушла из этой жизни, как задумала.

Глава 40. «Подтверждением кошмара стала вот эта смерть»

Похороны Юли прошли уже на следующий день, третьего января. Похоронили девушку быстро, оповестив о случившемся очень узкий круг людей, и отказав в возможности проститься с ней соседям, которые уже начали собирать деньги. Когда вечером следующего дня Виктор заходил в подъезд, ему навстречу вышла все та же соседка с шестого этажа. В руках женщины был конверт:

– Витя, ты извини, что тревожу, вот, три наших подъезда собрали. На похороны. Возьми.

Ухов посмотрел на неё отрешённо. Выпив на кладбище две рюмки водки, он плохо соображал; горе наконец-то навалилось на него, совокупив потерю дочери с обвинениями жены. После того, как Галя пришла в себя от сделанного ей у тела дочери укола, она беспрестанно проклинала мужа:

– Это всё из-за тебя. Будь ты проклят! – и далее шла череда грубых, матерных слов, – Если бы ты любил нас, ты бы не допустил, чтобы мы жили в таких условиях. Ты бы всё сделал так, чтобы у Юли был свой угол. Она убила себя из-за тебя. Она не знала больше, как жить. Куда идти. Что делать. Это ты… ты… ты… – Шип жены, переходил на крик до срыва голоса, и снова на шип, не прекращаясь весь вечер, всю ночь и утро следующего дня. Юлю увезли в морг, запретив доступ к ней, объяснив, что отдадут тело только утром после вскрытия. Не в силах бороться с горем, когда она даже не может видеть погибшую дочь, Галя, казалось, вот-вот тронется умом. Причём это было настолько очевидным, что даже Ухову, самому пребывающему в трансе, становилось страшно.

Ночью, когда крики Гали стали невыносимыми, Ухов снова позвонил в неотложку. Бригада приехала немедленно, на посту, скорее всего, оставалась информация о происшедшем накануне для дежурного врача.

– Если мы ей сделаем сейчас ещё одну инъекцию успокоительного, ваша жена не сможет завтра здраво соображать. А вам ведь предстоит столько хлопот по погребению. Вы понимаете? – Пожилая врач скорой помощи смотрела на Виктора нерешительно.

– А вы считаете, что вот это – здравые соображения? – Ухов указал на спальню, из которой доносились плач и проклятия Гали, которую пытался успокоить второй врач, – Сделайте хоть что-нибудь. – Руки Виктора опустились, хотелось только одного: чтобы Галя замолчала.