Возмездие за безумие

– Хорошо, – пообещала врач. Она ушла, сделала, что считала нужным и, дождавшись пока полусумасшедшая женщина заснёт, вернулась в зал, – А вам помощь не нужна?

– Мне уже ничего теперь не нужно, – произнёс Виктор обречённо, – Спасибо. Он мог оставаться адекватным, вежливо отвечать, спокойно объяснять и объясняться, но при этом видел себя со стороны. Так, как будто это не он, а какой-то другой, похожий на него, делает все, что нужно, а при этом сам он, Виктор, остался сидеть на холодном асфальте рядом с телом Юлечки. И такое раздвоение, при котором один жил, а второй только скорбел, являлось настолько некомфортным, что хотелось закрыть глаза, заснуть, а потом проснуться нормальным, в единственном числе и безо всяких проблем, без попыток искать в себе вину за случившееся, не находить её, слышать от жены обвинения и не понимать, в чём, собственно, его обвиняют. Сколько Виктор себя помнил, он всегда и всё делал для семьи. Он любил своих женщин, хотя редко говорил про это. Он заботился о них, пусть часто на это не хватало времени. Он баловал их, вопреки тому, что дела в бизнесе за последние десять лет стремительно ухудшались, и денег ни на что не хватало. И все-таки, каждый раз, покупая в магазине что-то для себя, Ухов не забывал купить маленькую шоколадку «Алёнка» для Полин и ванильное мороженое в вафельном стаканчике для Юли – сладости, которые его девочки любили. А что в ответ? В ответ он не слышал даже элементарное «спасибо», только упрёки и крики жены, что сегодня младшей нужны деньги на кафе, очередной день рождения подружки из класса, а старшей вообще нужно всё – от квартиры до полной смены гардероба. Про себя Галя тоже не забывала напомнить, обвиняя мужа в полном безразличии к её запросам, возраставшим из года в год. Как нужно было поступать в такой ситуации, Виктор не знал. Все его попытки улучшить положение в бизнесе закончились неудачами.

– Юлю мы уже похоронили, – ответил Ухов соседке с шестого этажа, отстраняя конверт с деньгами и намереваясь пройти.

– Как? – женщина опешила, не зная, что сказать, – А почему же так быстро?

Виктор оглянулся:

– Так решила жена. – И это было правдой.

– Не по-людски как-то, – пробормотала женщина, все ещё протягивая конверт.

– Наверное, – согласился Виктор. – Но так получилось. А за деньги – спасибо. Вы их Гале отдайте. Так будет лучше, – Ухов побрёл к лифту один, оставляя женщину у ящиков, и даже не подождав, хотя им было по пути.

Но и Галя собранные деньги не взяла, отреагировав на сочувствие и помощь странно:

– Что пришли? Сплетни собирать? Всё ходите тут и вынюхиваете: что произошло, что случилось… Полиция вчера полдня шастала, весь дом перерыла, теперь вот вы припёрлись. Уходите отсюда, и чтобы больше я вас не видела. – Галя с яростью захлопнула дверь перед носом соседки.

– Зачем ты так? Люди ведь собирали деньги из хороших побуждений, – попытался объяснить Виктор, но тут же пожалел, что вмешался.

– Что? Из хороших побуждений? Не надо! Никаких хороших побуждений нет, все нам только зла желали, а теперь прикрывают своё лицемерие конвертиком. Раньше надо было нас любить, раньше. А теперь – всё ни к чему, – Галя кричала и рыдала, хваталась то за сердце, то за поясницу. Спину заклинило со вчерашнего дня, с того самого момента, как она наклонилась, чтобы приподнять Юлю с асфальта, объясняя всем, что девочке нельзя так долго лежать на холодном.

– Зачем ты так? – снова проговорил Виктор и пошёл к жене, чтобы обнять. Казалось, что вдвоём переживать горе будет легче. Но Галя кинулась от него, как от страшной проказы, снова выкрикивая обвинения, проклятия, страшные посулы.

– Из-за тебя, из-за тебя Юлечки больше нет. Если бы ты понимал, что она психически нездорова, мне не надо было бы прятать Юлю в комнате, запрещать тебе к ней заходить. А ты… Ты думал только о себе. Гад! Сволочь! Чтоб ты сдох! Тебе Игоря было больше жаль, чем собственную дочь.

Ухов задохнулся от несправедливости и впервые после смерти Юли вспомнил про Иванова, который уже теперь никогда не сможет утешить его так, как умел делать это только он.

– Галя, ты сошла с ума. – прошептал Виктор беспомощно.

– Да. Наверное. Но мне теперь все равно. Уходи. И пока Юлю не отпоют, не пытайся даже приближаться ко мне.

– Отпоют? Нам же отказали, сказали, что грешников…

– Замолчи! Это ты грешник, а Юлечка была умалишённая и не понимала, что делает. Вот пройдут Рождественские праздники, и батюшка попросит на собрании Духовенства отпеть нашу Юлечку. Мне Вадим обещал посодействовать.

Виктор, молча, кивнул головой, понимая, что теперь жена точно не сможет ни о чём думать, кроме как об отпевании: