Возмездие за безумие

Лена, остановленная на полушаге, опустила голову и не выдержала, заплакала. Что она знала? Ничего она не знала. А вместе с тем так много. Но разве можно что-то объяснить кому-то про жизнь Юли, всей этой семьи: прекрасную и беззаботную когда-то, меняющуюся потом в худшую сторону, как во всей стране: безнадёжно разрушающуюся по всем статьям: от финансов до морали, и, наконец, ставшую такой, что не вынести, не пережить. А подтверждением семейного кошмара стала вот эта смерть. Нет. Что-то рассказывать тому, кто не был все эти годы рядом, не мог видеть постепенного развала семьи Уховых, не в состоянии был понять, что двигало каждым из её членов, казалось обычным трёпом. Пусть языками метут другие, Лена помолчит. Ещё потому, что говорить о том, кто виноват, брать на себя смелость в суждениях такого рода – не могла. Сама недавно пережила смерть близкого человека, сама не справилась с проблемами семейного характера. И как тут кого-то винить? Семья – это все, и никогда не один. А значит, не может быть виноватым кто-то. Каждый, планомерно, сам не желая того, довёл ситуацию до неразрешимой. Так было с Игорем, так случилось теперь с Юлей.

– Юлечка, доченька, – звал и звал Виктор в пустоту, что обволокла его, как туман, и гладил руку дочери, холодную, онемевшую руку. Слышать его было так невыносимо, что Иванова отступила к арке. Электрическим шоком вдруг пронзила мысль, как сказать о случившемся Вере. Ведь дочь должна обо всём знать. Намереваясь позвонить ей и предупредить, Лена вышла за оцепление, опустив руку в карман сумки, где был мобильный. Именно в этот момент она издали и увидела Полин. Девочка зашла во двор через арку со стороны Центральной. И тут Иванова заметалась. Что делать? Времени на звонок уже не оставалось, Лена не могла за несколько секунд сообщить дочери о случившемся и тут же бросить трубку. Остаться тут, на улице, дождаться пока появится Галя? Ведь не могла она уйти далеко, ведь сама только вчера говорила по телефону с Леной. Галя все же превозмогла себя после недавней ссоры и позвонила, чтобы поздравить с Новым годом и сказать, что по настоянию врача не отходит от Юли. Как же так случилось, что при такой заботе и внимании, Юлечка выпала с балкона? Про то, что случившееся – самоубийство, Лена в тот миг не знала. Виктор, которого она попыталась спросить о жене, в ступоре, не отвечал. Соседка, плачущая рядом с сидящим на асфальте отцом рядом с бездыханным телом дочери, на вопрос о том, где же мать Юли, только пожала плечами. «Сюзанна», – мелькнуло в голове Ивановой и она, не выпуская Полин из виду, быстро добежала до шестого подъезда, нажала кнопку домофона с номером квартиры Козловой. И как только ей ответили, речитативом прокричала:

– Сюзанна, это Лена Иванова. Выйди на улицу! Срочно! Гале нужна помощь! – И не дождавшись каких-то вопросов, требований что-то объяснить, кинулась к Полин, беззаботно размахивающей пакетом на ходу, и успела перехватить её. Необходимо увести девочку до того, как Сюзанна выйдет. Козловой ничего объяснять не нужно, услышит рокот толпы и пойдёт за всеми. А уж там, на месте, догадается, зачем её вытащила днём Лена, пусть даже самой Ивановой и не увидит. И тогда будет, кому дождаться Галю. Есть на кого переложить эту тяжесть первого разрыва материнской души, как только Ухова увидит дочь на асфальте. Картина того, что будет дальше, тоже проплыла перед глазами Лены, и она ещё увереннее потянула Полин к своему подъезду:

– Пойдём же. Я потом схожу за твоими вещами.

– Нет. Мы сходим за ними вместе. Попозже. Когда все будут дома, – повторила девочка, плотнее кутаясь в пальто.

Вторая половина январского дня принесла резкий ветер, продувающий насквозь. Не спасало даже ярко светящее солнце.

Глава 41. «Никто не хочет мараться в чужом дерьме»

Рома Киселёв не мог больше возвращаться домой. После смерти Юли, после похорон и поминок, он наконец-то понял, что остался один, жены у него больше нет. Он видел её тогда, второго января, сразу после случившегося, и потом, в морге и на кладбище. Он клал ей в гроб цветы, хотел на прощание поцеловать в лоб, но сымитировал поцелуй, не осмелившись прикоснуться, а распрямившись, попросил прощения за всё. В том числе, и за эту, последнюю трусость. Он видел, как заколачивали крышку, гроб опускали в яму, засыпали землёй, и все равно не мог осознать, что Юли больше нет. К выброшенному на асфальт телу Рома не подошёл. Услышав дикий рёв Гали, упавшей к дочери, Киселёв ступором встал за несколько шагов до жены, как раз на уровне линии, охраняемой казаками перед аркой.

– Ты кто? Брат? – спросил Рому полицейский, стоявший тут же.