Возмездие за безумие

– Надолго? – не выдержал психолог МЧС. Он тоже, вникнув в проблему, понял, что речь идёт о хроническом психическом заболевании. И тоже удивился, на вид Галя казалась совершенно нормальной. Говорила спокойно, пытаясь убедить помочь решить проблему. Вот только самой этой проблемы, похоже, не понимала. Придумала тоже: умершая дочь просит мать поменять ей туфли, в каких её похоронили. Бр-р. Мурашки по коже!

– Не могу сказать, – психиатр заговорила тише, отвечая только психологу, – Случай запущенный. Тут теперь не знаешь, с чего начинать. Мне бы её первой лечить начать, ещё в прошлом году, когда она дочь привезла. А теперь что: дочь погибла – суицид, муж от инсульта скончался, потом зять… Короче, сами понимаете, непросто всё.

– Да уж, – вздохнули хором; несмотря на приглушённость голоса, речь долетела до всех, стоящих вокруг психиатра. После этого делегация удалилась, оставив Галю в клинике. Но пробыла там Ухова не долго: успокоившись после укола, она попросила медсестру переговорить с врачом.

– У меня младшая дочь дома одна, голодная. Я не могу оставаться тут, – Галя не сомневалась, что её отпустят. Врач покачала головой:

– Я не могу вас выпустить в таком состоянии.

– В каком?

– Вы сильно возбуждены.

– Я живу в таком состоянии уже как минимум года два, дорогая вы моя. Вы же в курсе наших проблем. – Ухова не смотрела на врача, отвернулась, не желая показывать слёзы. Ещё бы, кому, как ни этой врачихе быть в курсе, ведь это именно она не хотела отпускать Юлю домой на праздники, предупреждая о том, что за девочкой требуется постоянный присмотр. Это именно к ней Галя приходила за справкой для полиции и потом для священников, чтобы дать всем понять, что дочь её лишила себя жизни, будучи невменяемой. Напоминать всё это психиатр не хотела, поэтому просто кивнула. Галя посмотрела на врача обречённо, так, что заставила насторожиться: такие взгляды бывают у людей, решивших покончить с собой. Неужели и она?

– Я обязана вам помочь, – врач пыталась убедить Ухову. Но почти наверняка была уверена, что всё, что говорит, до её больного сознания не дойдёт.

В ответ Ухова грустно улыбнулась:

– Ничто не способно помочь мне. И никто. Поэтому, пожалуйста, дайте мне всё, что нужно подписать, и я поеду домой. Поздно уже, младшая дочь должна вернуться из кинотеатра.

Врач посмотрела на Ухову пристально. Странным было то, что мать не называет девочку по имени. А есть ли у неё вообще младшая дочь? Или это защитная реакция, чтобы вызвать жалость и вырваться отсюда? Насколько припоминала психиатр, после смерти Юли её мать в стенаниях признавалась, что жить ей теперь незачем. Проверить факт существования другого ребёнка в семье Уховых возможности у врача не было. Во всяком случае, не было возможности проверить это быстро. За всё время пребывания Юли в клинике, психиатр видела кроме матери только Лену Иванову. И один раз Ухову сопровождала какая-то красивая брюнетка. Отца же или сестру, бабушек, дедушек врач не видела и не знала, имеются ли таковые. Про отца слышала ежедневно только осуждение. Это тоже позволяло определить диагноз самой Гали: у неё чётко проявлялась паранойя. А вот про вторую дочь… Что же делать? Врач колебалась. С одной стороны, налицо проявление обсессии – навязчивой идеи по поводу туфель, а с другой… Если женщина действительно думает об оставшейся в живых дочери, значит, не всё потеряно, и возможно, именно эта любовь вытянет её из трясины бессилия и безнадёжности. И психиатр сдалась – пошла за бумагами об отказе от госпитализации. Это была обязательная формальность, освобождающая врача от ответственности, в случае, если вслед за выпиской последует самоубийство. Обычный клочок бумаги, чтобы потом не объясняться со следователями и прочими правоохранителями. Вот только, кто и что могло защитить эту самую женщину психиатра от чувства вины в каждом конкретном случае суицида? Кто мог продлить её сон или улучшить аппетит после того, как больные, выпущенные накануне под расписку, уже через несколько часов совершали над собой насилие, уходя из жизни. Никто и ничто.

Врач представила, как дома сидит и ждёт мать маленькая девочка. И что будет с ребёнком, если она сейчас своим профессиональным решением упрячет Ухову на принудительное лечение. Да и зачем это? Разве можно вылечить человека, который не хочет лечиться?

– Хорошо, я выпущу вас, но при одном условии: вы откажетесь от затеи с туфлями, – как только Галя изъявила просьбу покинуть клинику, она снова взяла туфли в руки и крепко прижимала их к себе.

– А Юля?

– Галина Сергеевна, – врач говорила мягким, завораживающим голосом, – Юля уже привыкла к тем туфлям, в которых её похоронили, – работая с психически больными людьми, по долгу службы врачу приходилось играть в навязанные ими игры.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Вы ей такие же туфельки покупали? – врач потянулась и погладила белую кожу с улыбкой. Галя кивнула:

– Не совсем. Но в том же магазине.

– Ну, так ведь это натуральная кожа. Она ведь по ножке садится моментально. И потом, Юлечка привыкла уже к своим туфелькам.