Возмездие за безумие

– Я могла его спасти. В ту ночь, с двадцать первого на двадцать второе февраля, когда он умирал, я трижды заходила к нему в комнату. И каждый раз, порываясь помочь, я видела, как он молит меня глазами. Но тут же я представляла, что если он выживет, наша страшная жизнь будет длиться и длиться. Лена замерла с начатым движением ножа, в глазах женщины отразился ужас. То, что она слышала, было чудовищно. Девочка сглотнула слюну и продолжила исповедь. Она была уверена, что Виктор был ничтожество и дрянь. Из-за его лени, из-за тирании в семье они с мамой пребывали в постоянном страхе и кошмаре. Каждый раз, не опускаясь до решения проблем, их общих проблем, не государственных, и не чужого дяди, а их личных, он думал, что вот пройдёт, вот обойдётся, как-то всё устроится само собой. Но это ведь страшный грех – не замечать нужды ближнего и не реагировать на неё! Откровенно игнорировать просьбы любимых, списывая своё безразличие на занятость или усталость. Ведь это бумеранг, который ударит однажды по тебе, заставит одуматься: а не поздно ли что-то предпринимать? И тогда на пороге встанет безнадёга. Для Ухова этой безнадёгой в ту ночь была собственная дочь Полин. Она заходила к отцу трижды. Нет, не помочь, а дождаться когда же он умрёт. В последний раз, когда девочка вошла к Виктору в зал, он уже не хрипел, просто лежал на боку и стонал. Он поднял на неё обессиленный взгляд, в котором всё ещё теплилась надежда, но она ответила ему презрительной улыбкой и вышла.

– И тебе не было его жаль? – ножик, которым Лена чистила овощи, казалось, скрёб ей по сердцу, счищая сострадания и боль в стружку, похожую на ту, что лежала на столе, голова кружилась, ноги были ватными.

Полин, сидящая напротив, спокойно стукнула очередным яйцом об стол:

– А ему меня?

«Вот! – подумала Лена, – настоящая причина всего случившегося. Вот та боль, что заставила маленькое сердце превратиться в камень. Почему взрослому мужчине не было жаль собственной дочери, которую он обрёк на то, что она стала так ненавидеть всех близких? Разве её жестокость – это не результат их «труда»? Разве не этому они: Галя и Витя, а может даже и Юля в определённой степени, её учили: быть безжалостной и беспощадной к другим во благо себе, не обращать внимания на других? Тогда, кто же вырастил того монстра, что сидит сейчас перед ней? Прежде, чем должна была она, должны были ей, по праву очерёдности её появления на этот свет. Лена вновь углубилась в чистку овощей. Ещё одна догадка пришла ей в голову:

– Да. Если тебе не было жалко собственного отца, то думаю, ты совсем не расстроилась из-за смерти Романа. А ведь он тоже, получается, пострадал из-за тебя. После смерти Юли Киселёв был сам не своим. Поэтому ты причастна и к его гибели.

– И даже больше, чем вы это можете себе представить. Давайте я их порежу, – девочка протянула руку за доской, которую Иванова взяла для себя, забрала её волевым жестом и принялась резать яйца.

Лена взяла с подоконника несколько ростков лука, и пучок редиски и пошла к раковине, мыть зелень. Открыв воду, и опустив руки под чистую струю, она оглянулась на Полин. В свои одиннадцать лет девочка справлялась с нарезкой проворно. «Интересно, а это заслуга Гали или же просто Полин всегда не хватало такого вот простого общения с матерью и сестрой. Домашних дел, которые так сближают?» – Лена прослезилась, вспоминая, как это было в их семье: все праздничные столы готовили вместе. Игорь обожал крутиться на кухне. Вера с нетерпением приподнимала крышки кастрюль с варевом, пробовала на соль уже заправленные салаты, хватала с тарелки тонкие ломтики колбасы и сыра… Неужели это было и ушло? Неужели это никогда уже не повторится? Лена заплакала, указывая на лук, чтобы не делиться мыслями. Полин кивнула:

– Давайте, я его порежу. Я от лука не плачу. Я вообще ни от чего давно уже не плачу, – и снова в голосе ребёнка прозвучала озлобленность, словно в оправдание тому, что случилось.