Гексаграмма № 64:
Еще не конец
Я сижу за старым столом на берегу озера, воды которого плещутся передо мной о каменную кладку. Заходящее солнце спустило на водную гладь широкую веревочную лестницу, сплетенную из света. Из наступающих сумерек исторгнуты лишь белые треугольники парусников, пересекающих озеро. Метрах в двадцати от меня лебедь погрузил шею в воду и выставил кверху взбитое белое ничто, которое образует оставшуюся часть его тела. Крышка стола покоробилась, из-под облупившейся белой краски проступает усталое дерево. Муравьи маршируют между упавшими на стол, намокшими и снова высохшими мелкими цветками каштана, что растет неподалеку. Из-за забора, увитого плющом, раздаются вскрики детей, прыгающих на батуте. На противоположном берегу озера находится место, куда в 1942 году съехались нацисты, чтобы обсудить окончательное решение еврейского вопроса[120]
. Я же только что вернулся оттуда, где Генрих фон Клейст и Генриетта Фогель совершили двойное самоубийство: сначала он застрелил ее, а потом без промедления застрелился сам.С наступлением вечера ветер затихает, и парусников становится меньше. На соседней пристани играет карильон: это тихо звякают, ударяясь о мачты, стальные тросы. Солнце садится, и на западе между горизонтом и сияющей водной гладью не поместится даже взгляд, который мог бы запечатлеть эту сцену. Я откладываю свои записные книжки, в которых я два года делал заметки, снимаю темные очки и закрываю глаза. В это мгновение камера отъезжает назад и в кадр попадает тканевый шезлонг, стоящий слева от меня, под раскидистым деревом. В шезлонге лежит Нина и листает книгу с разноцветным кольцом на переплете: из трех основных цветов возникают все остальные, причем с каждым новым цветом света становится все меньше и, наконец, возникает черный. Нина листает книгу с черным солнцем на переплете, окруженным цветной короной, отрывает глаза от строчек и говорит: «Теперь я понимаю, почему ты был со мной». Естественно, мы тоже давно умерли.
возможности любовного романа
Мы с Ниной не виделись несколько месяцев. Она перестала отвечать на сообщения, не брала трубку и даже на какое-то время заблокировала мой номер. А когда она еще отвечала на мои эсэмэски, то просто желала мне всего хорошего независимо от того, что я ей писал. Я писал, что хотел бы с ней поговорить, а она отвечала — всего, мол, тебе хорошего. Я написал, что мое сердце бьется, как рыба, выброшенная на берег, но в ответ получил пожелание всего хорошего. Потом мы случайно встретились в Праге и три дня кряду пробыли вместе, словно никогда и не расставались. На каникулах мы вдруг решили вдвоем перевалить через главный хребет Есеников, но когда спустя два насыщенных дня, проведенных с рюкзаками за спиной, мы прощались на вокзале в Брунтале, Нина снова только пожелала мне всего хорошего. Она опять перестала брать трубку, а я не спал ночами, потому что внутри у меня все щемило. Потом она сама мне позвонила, и мы договорились, что первые выходные сентября проведем в Палаве.
Нина приехала в Брно еще в пятницу вечером и настояла на том, что будет спать в комнате для гостей. Я ворочался на двуспальной кровати и никак не мог заснуть. Мне казалось странным, что мы с Ниной спим в одной квартире, но в разных комнатах, — такого еще не случалось ни разу.
Но странным было и то, что она вообще очутилась в этой квартире.