Возможности любовного романа o

– О критиках и литературоведах все так обычно и думают, – заверил я ее. – Им сложно соревноваться с писателями, которые растлевают тринадцатилетних девочек, посыпают их клиторы кокаином, а потом запивают их девственную кровь двойным виски.

– А с писательницами? – поинтересовалась Нина.

– Не знаю, я о таких не слышал. А, это ты про женщин, которые издают свои книги? Одна из них как-то принесла к нам в издательство противень булочек.

– Не строй из себя сексиста, – упрекнула меня Нина, – все равно у тебя плохо получается. К тому же вы в основном писательниц и издаете. Разве ваш “Гость” – это не женское издательство? Вы вообще пытались выяснить, кто кого читает?

– Все очень просто: книги сейчас читают главным образом женщины. Уже потому, что читательниц в принципе намного больше, чем читателей. В общем, что бы ты ни писал, – да хоть об автогонках, – по факту ты все равно окажешься автором женской литературы.

– То есть ты хочешь сказать, что литература феминизировалась? – состроила она серьезную мину.

– Эх, дорогая моя, да если бы только литература. А знаешь, почему? Во всем виноваты остатки противозачаточных таблеток, которые выходят вместе с мочой. Я недавно читал, что рыбы в некоторых реках, протекающих через большие города, массово меняют пол.

– Значит, трансы уже и в реках? Вот жесть!

– Ну да, их там полным-полно. В статье писали, что каждый пятый самец рыбы в английских реках имеет интерсексуальные признаки. Самцы уже не такие агрессивные, они не склонны к соперничеству, у них хуже молоки, и если так пойдет и дальше, а оно наверняка пойдет… Слушай, разговоры – это, конечно, замечательно, но я страшно голоден. Что сложного в том, чтобы подать борщ? Опускаешь поварешку в кастрюлю, а потом наполняешь тарелку. Так какого черта они там возятся?

– Может, сегодня на кухне работают вот эти, – ответила Нина, кивнув на фотографии боксеров, развешанные по стенам.

Ресторан “У бабушки Малины” мне показала Ева, и мы с Ниной тоже его полюбили – за традиционную польскую кухню и за сюрреалистический интерьер. Атрибуты польской усадьбы рубежа девятнадцатого и двадцатого веков беззаботно сочетались тут с миром профессионального бокса. Видимо, на стряпне бабушки Малины вырос какой-то местный здоровяк, который потом прославился на ринге. Стены ресторана украшали подписанные фотографии тяжеловесов, одетых кто в яркие трусы, кто в спортивные костюмы; некоторые боксеры стояли, обхватив друг друга за плечи, некоторые, сжав кулаки; были тут и кадры с поединков, и на одном из них от соперника, получившего удар в челюсть, во все стороны летели капли пота – там-то с гормонами, видимо, было все в порядке. Эти фотографии соседствовали со старинными банками для хранения круп и домашних консервов, с пыльными бутылками из зеленого и коричневого стекла, потертыми седлами и ветхими хомутами, детской колыбелькой, кроватью с пуховой периной и, естественно, с изваянием румяной бабушки Малины со скалкой в руке.

Единственным, что нарушало гармоничное соседство бабушки и боксеров, было огромное электронное табло с красными цифрами. На нем наконец высветился номер нашего заказа, борщ и pierogi нам выдали одновременно, и мы сразу же принялись за еду.

– Как тебе утром работалось? – спросила Нина, когда мы утолили первый голод. – Будешь еще сегодня писать?

– А у тебя какие планы?

– У меня следующая лекция в три.

– Может, сходим тогда посмотреть на “Даму с горностаем”? – предложил я.

За те пару недель, что мы жили в Кракове, мы видели ее на разных плакатах раз сто, не меньше – от главной местной достопримечательности было буквально не спрятаться, но мне все же хотелось посмотреть на оригинал.

– Кто-то мне говорил, что музей сейчас на ремонте, – сказала Нина.

– Значит, ее куда-то перевезли?

– Нет, картину Леонардо так и оставили висеть на стене, пока в зале меняют окна и полируют паркет, – съязвила Нина. – Не знаю, может, она где-то и выставляется. Надо будет выяснить. К тому же я собиралась купить себе свитер. Сходишь со мной?

– Ходить за покупками – занятие для убогих, – ответил я. – Ну да ладно.

* * *

Когда лекции у Нины шли подряд и мы не могли обедать вместе, я ел дома и только после этого выходил на улицу. Обычно я прогуливался по Плантам в сторону Вислы, которая служила границей Старого города. На другом берегу я бывал редко, только если у меня появлялась конкретная цель, например, Музей современного искусства, устроенный в одном из зданий фабрики Оскара Шиндлера. А вообще я не любил переходить мосты и обычно оставался на левом берегу, вдоль которого тянулась многокилометровая дорожка для пешеходов, бегунов и велосипедистов. Напротив, через реку, возвышался отель “Форум”, бруталистский колосс на массивных ногах, уже десять лет как закрытый – его фасад служил теперь огромным билбордом. Я бродил вдоль Вислы и смотрел на припаркованную “шкоду суперб”, выведенную в масштабе сто к одному.