Возможности любовного романа o

Я прочел несколько пассажей из “Квартета”, когда глаз вдруг зацепился за страницу со стихами Кавафиса, выделенными курсивом. Сразу же за ними следовала фраза: Все дело в том, – сказал он еле слышно, сам себе, прикоснувшись ладонью ко лбу, чтобы проверить, нет ли жара, – что женщина, которую я любил, удовлетворяла меня целиком и полностью, не делаясь оттого счастливее либо несчастнее.

Такое бывает?

Еще где-то около часа я читал лучшие фрагменты из разных частей этого романа. В книгах меня всегда интересовал не столько общий сюжет, сколько отдельные фразы или абзацы, и чем старше я становился, тем больше литература превращалась для меня в способ восприятия. Меня никогда не оставляло ощущение, что действительность сначала нужно открыть, поэтому в литературе я различал два типа реализма: первый старательно переписывал книгу мира от руки, а второй обращал внимание на неразрезанные листы. Мне казалось, что Даррелл и некоторые другие именно этим и занимались: не предложив читателям анестезии, препарировали действительность на операционном столе романа. Литературоведение привычно называет их модернистами, но тут возникает обманчивое представление, будто речь идет о тех, кто опровергал существовавшую реалистическую традицию. На самом же деле “Волны” Вирджинии Вулф, “Улисса” Джойса, “Игру в классики” Кортасара или “Александрийский квартет” Даррелла никак нельзя причислить к нереалистическим романам, напротив – это романы каждый в своем роде гиперреалистические, романы, полностью признающие, что действительность не просто кусок мяса, который либо есть, либо нет, а нечто ускользающее и в конечном счете всегда сопряженное с сознанием. Это гиперреалистические драмы сознания – и праздник сознания тоже.

Дождь на улице затихал – да, таково уж свойство романного дождя: он всякий раз затихает, как только автор заканчивает свои рассуждения.

Выбравшись из постели, я направился в ванную. Как включается душ, я уже знал, оставалось сообразить, как открыть кран, чтобы набрать ванну. Я заметил, что и здесь на стене висит телефон – в крайнем случае можно будет позвонить и спросить.

Я принял ванну, вытерся и частично оделся. Подойдя к раковине, посмотрелся в зеркало. Я был похож на чехословацкого гимнаста: белая майка, синие трусы, красные носки^[59]. Но это еще ладно. Напротив большого квадратного зеркала в тяжелой мраморной раме за моей спиной висело еще одно такое же зеркало. Я как-то не был готов к тому, что увижу себя спереди и сзади, спереди и сзади, спереди и сзади… Цепочка отражений в двух зеркалах, расположенных друг напротив друга, тянулась до бесконечности, словно иррациональное число, которое не делится само на себя без остатка, причем тянулась в обе стороны. Я вдруг увидел себя всего-навсего звеном этой цепи и, что еще хуже, постепенно переставал понимать, какое именно из этих звеньев – я.

Я стоял перед зеркалом, будто гимнаст, пораженный экзистенциальным страхом. Один из нас на пробу вытянул руки в стороны, и весь ряд перед ним и за ним послушно повторил это движение. Кто-то покрутил в ухе ватной палочкой, и десятки двойников один меньше другого тоже почистили себе уши. В этот момент меня окончательно накрыл ужас от пустоты всех сравнений и их отражений.

И тогда я в панике потянулся к белому телефону на стене.

И тогда я в панике потянулся к белому телефону на стене, надеясь выбраться из собственной матрицы.

* * *

Раздался звонок. Я неохотно оторвался от ноутбука и подошел к домофону. В трубке кто-то быстро заговорил по-польски. Я ни слова не понял и потому сделал единственное, что мне оставалось: открыл входную дверь. Полминуты спустя показался представитель агентства, через которое мы сняли квартиру. Оно было ориентировано на иностранных студентов и бизнесменов, которые приезжали в Краков слишком надолго, чтобы имело смысл останавливаться в отеле, но не так уж надолго, чтобы самостоятельно искать жилье и разбираться с оплатой коммунальных услуг. Агентство взяло на себя эти обязанности и теперь, похоже, получив с десяток напоминаний по электронной почте, наконец-то прислало подрабатывающего у них студента с двуспальным комплектом постельного белья. Поначалу нам дали два разных комплекта – один в мелкую незабудку, другой в дурацкую толстую разноцветную полоску. О том, чтобы сочетать их на одной кровати, не могло быть и речи. Мы с Ниной впервые жили вместе и не собирались портить новый этап нашей жизни цветочно-полосатой бессонницей.