Возраст смирения

Всеволод Леопольдович смутился еще сильнее, как будто его в чем-то уличили. Он давно уже не пользовался шампунем из экономии, ограничиваясь мылом, причем самым дешевым. Но говорить об этом Ирине он не стал.

– Как нарочно, только вчера закончился, – сказал он. – Осталось только мыло. Да и то не очень хорошее. Наверное, тебе не понравится.

– Давай мыло, – равнодушно согласилась Ирина. – В моем положении выбирать не приходится.

Он подал ей кусок мыла. Она протянула руку и внезапно застонала от боли. Все ее тело было с синяках, большой багровый кровоподтек виднелся на ребрах.

– Тебе нужен врач, – сказал Всеволод Леопольдович, с жалостью глядя на нее. – У тебя может быть перелом ребер.

– Ерунда, – отрывисто ответила Ирина, пощупав свой бок. – Обыкновенный ушиб. Пройдет через неделю. Бывало и хуже… Вообще-то мне повезло, при «качелях» переломы – обычное дело. Мы их называем «американскими горками». Сволочная вещь, я тебе скажу… Переломы – это ерунда. А вот внутренности отбивает на раз. Один наш товарищ полгода после них кровью харкал.

Всеволод Леопольдович слушал ее тихие прерывающиеся слова со все более возрастающим удивлением. Он и помыслить не мог, чтобы его жена, которая осталась в его памяти хрупкой, изнеженной, утонченной женщиной, любительницей искусства и всего прекрасного, могла не то, чтобы переживать подобное, но даже знать и говорить об этом. Он не узнавал Ирину. Ее словно подменили за те годы, что они не виделись. Это была и внешне, и внутренне совсем другая женщина. Очень похожая на его бывшую жену, но не она, словно ее плохая копия.

И все же Ирина по-прежнему пленяла его – чем-то неуловимым, чему он не мог дать объяснения. Быть может, его волновал исходящий от нее запах. Сладостный, сводящий с ума запах ее тела. Но не только он.

– Хуже? – почти с ужасом произнес Всеволод Леопольдович. – Неужели с тобой это случается часто? Ирина, что с тобой произошло?

Она с презрением посмотрела на него.

– Извини, я совсем забыла, какой ты чувствительный. Признаться, я удивляюсь, что ты вступился за меня. Стоял бы в сторонке и проливал слезы жалости.

– Так вот как ты обо мне думаешь, – обиделся Всеволод Леопольдович.

– Ладно, не дуйся, кукушонок, – хмыкнула Ирина. – Я немного отлежусь в горячей воде – и уйду. Вызовешь мне такси? Свой мобильный я где-то потеряла, когда убегала от этих мордоворотов.

– Никуда ты не уйдешь, – запротестовал он. – Во всяком случае, вот так сразу. Тебе надо поспать, восстановить силы.

Она с подозрением взглянула на Всеволода Леопольдовича. Но у него был такой взволнованный вид, что казалось невозможным усомниться в искренности его слов и чувств.

– А что на все это скажет твоя обожаемая мамочка? – спросила Ирина, презрительно кривя губы. – Неужели Серафима Яковлевна меня простила? Вот уж ни за что не поверю.

– Мама умерла, – грустно произнес Всеволод Леопольдович. – Уже давно. Вскоре после твоего…

Он не договорил, боясь, что не сдержит слез. Когда он вспоминал о смерти матери, слезы всегда наворачивались ему на глаза.

– Прости, я не знала, – сказала Ирина. – Сочувствую.

Но и тени сочувствия не было в ее голосе. Было ясно, что уж она-то его матери ничего не простила, и по-прежнему таит на нее обиду, считая виновной во всем, что было плохого в ее жизни с бывшим мужем.

– Неужели ты живешь совсем один? – спросила Ирина. Было заметно, что она искренне удивлена своему открытию.

Всеволод Леопольдович кивнул, подтверждая ее догадку.

– А, впрочем, это не мое дело, – произнесла она равнодушно.

– А ты… – осторожно, словно вступая на минное поле, спросил он. – Одна?

– Много их было за эти годы, – неопределенно ответила Ирина. А затем почти грубо сказала: – Но это уже не твое дело.

Они помолчали. Но Всеволод Леопольдович спросил еще не обо всем, о чем хотел знать, и потому, собравшись с духом, он первым заговорил.

– А дети…, – он смутился под ее взглядом, в котором, как ему показалось, на мгновение промелькнула ненависть, но все же договорил: – …у тебя есть?

– После того, как я избавилась от твоего ребенка, у меня уже не могло быть детей, – ответила она, поворачивая голову так, чтобы он не видел ее лица.

– Но когда? – только и смог выговорить Всеволод Леопольдович. Впрочем, он догадывался о чем-то таком, скорее интуитивно, чем опираясь на факты, поэтому это признание не стало для него потрясением. Только резко кольнуло в груди, там, где сильно и часто начало биться сердце.

– Когда я рассталась с тобой. Я узнала, что беременна, уже после развода.

– Но почему?! – воскликнул он, искренне не понимая.

– Почему? – она презрительно скривила губы. – Да чтобы ты не таскался ко мне каждый день под предлогом, что хочешь увидеть ребенка, и не ныл, как баба, уговаривая вернуться. Или хочешь сказать, что этого не было бы?

Всеволод Леопольдович ничего не ответил. Он думал о том, что сейчас у него мог быть ребенок, уже взрослый, у которого, вероятно, уже были бы свои дети, и как бы это изменило его жизнь…

Его размышления прервал резкий голос Ирины.