Возраст смирения

А Всеволод Леопольдович, выйдя со двора на людную улицу, долго не мог успокоиться. Сверток неприятно оттягивал пальто на груди. Ему казалось, что прохожие замечают очертания пистолета, проступающие через тонкую шерсть, и шарахаются в сторону. Больше всего Всеволод Леопольдович опасался встретить полицейского, который мог бы обыскать его и арестовать за хранение оружия. Он сердился то на Костю, который всучил ему совершенно не нужную, да к тому же еще и опасную вещь, то на самого себя – за то, что поддался жалости к старому пьянице. Несколько раз Всеволод Леопольдович даже порывался вернуться и отдать пистолет обратно, махнув рукой на триста рублей, которые, он знал, все равно уже никогда не увидит. Он едва удержался от того, чтобы выбросить сверток в урну, которая попалась ему на пути. И то лишь потому, что в это время по дороге проехала полицейская машина, водитель которой, как ему показалось, смотрел на него слишком пристально, словно в чем-то подозревал. Всеволод Леопольдович постарался принять беспечный вид и ускорил шаг, миновав урну. Возможность избавиться от пистолета самым простым способом была упущена. Он тяжко вздохнул и подумал, что отдаст пистолет хозяину, когда вернется из магазина во двор.

Только после этого Всеволод Леопольдович немного успокоился и впервые заметил, что на улице, по которой он шел, происходит что-то необычное. Было слишком многолюдно для этого времени дня. Многие шли с какими-то транспарантами в руках, на которых было что-то написано. Они были возбуждены, громко разговаривали, даже кричали. По дороге часто проезжали полицейские машины. Иногда какие-то люди в форме подходили к прохожим с транспарантами и уводили их с собой. Тех, кто не хотел идти, хватали за руки и вели насильно к большим автомобилям с зарешеченными окнами. Всеволод Леопольдович знал, что эти автомобили называются автозаками, и в них перевозят опасных преступников. Он начал опасливо оглядываться. И только сейчас увидел, что, занятый своими неприятными мыслями и ничего не замечая вокруг, оказался, сам того не желая, в самой гуще протестующей против чего-то толпы. В основном это были молодые люди, одетые бедно и неряшливо, и он, в своем дорогом пальто и уже далеко не первой молодости, выделялся среди них, как распустивший разноцветный пышный хвост павлин в стае серых курочек. На него обращали внимание, смотрели кто настороженно, кто осуждающе. Какой-то юнец с плакатом в руках, пробегая мимо, даже насмешливо крикнул: «Дядя, шляпу береги, а то помнут!» И тут же его сбил с ног полицейский. Большой лист ватмана упал под ноги Всеволода Леопольдовича, он успел прочитать слово «долой» до того, как другой полицейский наступил на плакат, ожесточенно втаптывая его в грязь. Юнца подняли и поволокли к автозаку.

Неожиданно дорогу демонстрантам преградили полицейские в черных комбинезонах и защитных касках, скрывающих их лица. В руках у них были дубинки и щиты. Они стучали дубинками о щиты, то ли рассчитывая напугать толпу, то ли пытаясь возбудить в себе боевой дух.

Всеволод Леопольдович поймал себя на мысли, что полицейские в черном напоминают ему персонажей какого-то фантастического кинофильма, который он видел много лет назад. По сюжету они представляли силы зла – в отличие от точно таких же воинов в белых комбинезонах и касках, являющихся их антиподами. Но тогда он остался равнодушен и к тем, и к другим – высосанные из пальца вселенские проблемы его не волновали. Он и сейчас не примкнул даже мысленно ни к одной из сторон – ни к полицейским, ни к протестующим. Всеволод Леопольдович был чрезвычайно далек от политики, и сторонился всего, что имело к ней хотя бы косвенное отношение. Он даже на выборы ходил, только когда выбирали президента страны. А это случалось крайне редко. Но даже и тогда Всеволод Леопольдович голосовал только за одного человека, не интересуясь другими кандидатами.

Вдруг Всеволоду Леопольдовичу показалось, что он слышит приглушенный звук колокола. Церквушка находилась неподалеку, но время было неурочное, и он удивился. В голову пришла абсурдная мысль, что, возможно, это какой-то ретивый звонарь решил привлечь внимание Всевышнего к происходящему.

«Или наоборот, – внезапно подумал Всеволод Леопольдович, – пытается отвлечь Господа Бога от тех безумств, которые совершают его неразумные творения, переполненные нетерпимости и ненависти к ближнему своему».

Размышляя над этим, он свернул с многолюдной улицы в первый же узкий переулок, оказавшийся на его пути. Но не прошел и нескольких шагов, как увидел двух полицейских, преследующих одинокую женщину. Та попыталась скрыться в подъезде дома. Но когда начала открывать массивную дверь парадной, подбежавший полицейский наотмашь ударил ее по рукам дубинкой. Женщина вскрикнула от боли и обернулась.

– Опричники! – закричала она со слезами в голосе. – Безмозглые пособники антинародного режима!

Полицейские начали избивать ее дубинками, пытаясь принудить замолчать. Женщина упала, но, закрывая голову руками и поджав ноги к животу, упрямо продолжала что-то кричать.