Возраст согласия

У подъезда стояла машина. За рулем отблеск его очков. Я остановилась. Просто стояла и смотрела, как бы раздумывая: пройти мимо или подойти. Это была ложная уловка ума. Сердце знало только одно – я подойду.

Он ничего не делал. Не выходил и не шел навстречу. Наверное, просто знал, что я приду.

Я села в машину. Мы молчали, и мне казалось, что нас разделяет прозрачная, но бесконечно толстая стена. Что я совсем его не знаю и сижу рядом с незнакомцем.

Наконец звук его голоса, мягкий и в то же время властный, вернул меня в реальность:

– Я скучал по тебе, девочка моя.

Его рука: золотистая кожа, под которой вздувались вены, – мягко легла на мою щеку. Я закрыла глаза. Мне казалось, что я стала мягким кусочком масла и вот-вот растаю. Вся моя грусть и злость на него за то, что он пропал и ни слова мне не сказал, рассеялись так, словно их никогда и не было.

Меня было так легко приручить: несмотря ни на что, я находила в себе силы удивляться этому эффекту. Мне нужно было только чувствовать его рядом. А еще лучше – внутри. Так близко, насколько это только возможно.

– Я тоже. Но хотя бы расскажи, где ты был?

Когда эти слова произнесены, я наконец решаюсь посмотреть на него. Юра убрал руку, снял очки и стал тереть глаза пальцами. Присмотревшись, я увидела, что у него под глазами мешки. И морщин словно стало больше. Вид был усталый.

– Я ездил с семьей на отдых за город. Поехали спонтанно. А там связи не было, я не мог тебе написать или позвонить. Да и потом решил, что ничего страшного. Всего три дня меня не было.

– Понятно.

Я не знала, что чувствую. Было как-то пусто.

– Ксения…

– Что?

– У меня сердце болит. Так больно в груди. Когда рукой левой шевелю, чувствую. Колет. Пойдем сядем назад, я хочу обнять тебя.

Словно холодная змея заползла внутрь моей головы. Мне снова стало страшно. Страшно, что я могу его потерять.

Мы сели на заднее сиденье. Прежде чем обняться, я приложила правую ладонь к рубашке в области сердца и закрыла глаза.

– Что ты делаешь, милая?

– Хочу забрать твою боль.

Юра засмеялся, и мне стало тепло. Я чувствовала, как под веками собирается влага. Ладонь покалывало.

– Ты моя хорошая. Знаешь, мне действительно стало легче. Давай вечером к тебе заеду, сегодня переночуем вместе. Семья осталась там, но завтра они уже возвращаются…

* * *

Никогда не признавалась в этом Наташке, но когда мы ловили машину, я каждый раз мечтала встретить человека – любовь всей жизни. Того, кто избавит меня от одиночества. Все больше оно напоминало ржавчину, постепенно разъедающую сердце.

Да я и себе не всегда в этом признавалась. Иногда мы просто ехали в соседний район, сидели там потерянные на зеленых качелях, слушали песни со словами «Некуда идти, некуда бежать» и смотрели по сторонам. Курили дешевые сигареты, пили горькое пиво.

Когда появился Юра – это стало откровением. Я позвонила ему в один из солнечных одиноких дней. Наташка валялась в больнице, улицы были оглушающе пустынны. Всех детей и подростков засосало на дачи.

Он приехал через полчаса после моего звонка. И сразу повез на окраину района.

– Если не хочешь, я отвезу тебя домой.

Я попала в ловушку. Домой мне совсем не хотелось. Предупредила, что у меня месячные, но Юру это совсем не смутило. Потом оказалось, что он никогда раньше не вступал в интимные отношения с женщинами в «такие» дни.

Меня мучило одиночество. Его – вожделение. Так началась наша история любви. Несмотря на неудачное вступление, в следующий раз он был нежен.

И теперь, когда вечером мы ехали к нему домой, он гладил меня по руке и улыбался. На выезде из моего района мелькали хрущевки, серые и облупленные. На площадках между ними растекались весенние лужи. По небу, залитому желтым, размазывались фиолетовые облачка. Они были похожи на цветную бумагу, порванную в неаккуратные клочки.

Небо над Питером всегда меня завораживало. Один раз на уроке литературы мы обсуждали сцену из «Войны и мира», где Андрей Болконский лежит на поле битвы и смотрит в небо над Аустерлицем. Вернее, не обсуждали, кроме меня, в классе этот роман никто и не читал. Просто учительница пыталась донести до нас, тугоухих и тугодумных, мысль о красоте неба. Каждое слово ее билось в моем сердце. Но я упорно скрывала это под налетом цинизма и никак не обнаруживала, что знаю, о чем она говорит. Мне требовалась защита от мира, в котором я не находила союзников. Я хотела научиться только одному – притворяться, что я такая же, как все. Что меня интересуют только подробности чужого секса, выпивка, слухи про звезд, последствия катастроф, сигареты, искусство нанесения косметики, деньги. До какой-то степени меня действительно все это интересовало. Но совсем не глубоко.

Скрытым оставалось вечное ощущение отчуждения от других, любовь к литературе, болезненное восприятие алкоголизма матери, влечение ко взрослым мужчинам, явление тигра в самые неподходящие моменты.