Возроди меня

– Знаешь, мне не нравится эта твоя черта…

– Не надо, – Кенджи пальцем прижимает мне нос, – не ревнуй.

– Я не…

– Я тоже заслуживаю счастья! – Кенджи вдруг замолкает. Улыбка исчезла, смех затих. Несколько секунд парень стоит печальный. – Хотя бы на один день!

У меня сжимается сердце.

– Эй, – мягко говорю я, – ты заслуживаешь стать самым счастливым на свете.

Кенджи проводит рукой по волосам и вздыхает.

– Ага. Только вот…

– Ей же хуже, – говорю я.

– Она еще вполне прилично меня послала…

– Назира тебя плохо знает, – утешаю я. – Ты же просто неотразим!

– Знаю, знаю и не устаю говорить об этом людям!

– Люди глупы, – пожимаю я плечами. – По-моему, ты классный.

– Да?

– Ну конечно, – я беру его под руку. – Умный, веселый, добрый и…

– Красивый, – подсказывает Кенджи. – Не забудь, красивый!

– И очень красивый, – киваю я.

– Лестно слышать, но ты мне не настолько нравишься.

У меня отвисает челюсть.

– Сколько раз тебе повторять: не влюбляйся в меня.

– Эй! – отпрянула я. – Ты знаешь кто?

– Я классный.

– Как посмотреть.

Кенджи хохочет:

– Ладно-ладно. Хочешь вернуться?

Я вздыхаю и гляжу вдаль.

– Я бы еще погуляла. Мне многое надо обдумать, разобраться…

– Понял, – сочувственно смотрит на меня Кенджи. – Ну, думай.

– Вот спасибо…

– Ты не против, если я пойду? Шутки шутками, но дел по горло.

– Иди, все нормально.

– Точно? Ты сама справишься?

– Справлюсь, справлюсь, – ворчу я и пихаю его в спину. – Отлично справлюсь. Я все равно не бываю одна, – указываю я на сопровождение. – Вон, парни за мной присмотрят.

Кенджи кивает, коротко сжимает мне локоть и бежит обратно на базу.

Через несколько секунд я остаюсь одна. Вздохнув, я поворачиваюсь к воде, ковыряя мыском песок.

В мыслях царит хаос.

Я разрываюсь между волнениями и тревогами, чувствую себя в ловушке страха перед неминуемым провалом в качестве руководителя и дурных предчувствий насчет загадочного прошлого Уорнера. Сегодняшний разговор с Хайдером все только усугубил. Меня задело, как его шокировало, что Уорнер не счел нужным рассказать мне о семьях (и детях), с которыми вырос. Сколького же еще я не знаю? Сколько секретов еще предстоит вытащить на свет?

Когда я смотрю ему в глаза, я не сомневаюсь в своих чувствах, но иногда общение с Уорнером как удар хлыстом. Он настолько не привык делиться элементарными переживаниями, что каждый день меня подстерегают новые открытия. Не все плохие – большая часть того, что я узнаю, заставляет меня любить Уорнера еще сильнее, однако даже безобидные новости порой ставят меня в тупик.

На прошлой неделе я застала его в кабинете за прослушиванием старой виниловой пластинки. Я уже видела его коллекцию – у Уорнера гора пластинок, выданных Оздоровлением вместе со старыми книгами и произведениями искусства (ему полагалось разобраться и решить, что оставить, а что уничтожить). Но я никогда не видела, чтобы он просто сидел и слушал музыку.

В тот день он не заметил, как я вошла. Он сидел неподвижно, глядя в стену, и слушал, как я позже выяснила, Боба Дилана. Я заходила в кабинет спустя несколько часов, когда Уорнер уже ушел, не в силах побороть любопытство – Уорнер слушал одну и ту же песню, переставляя иглу всякий раз, когда заканчивалась дорожка, и мне хотелось посмотреть какую. Оказалось, композицию «Like a Rolling Stone».

Я промолчала, решив подождать, не расскажет ли он сам, в чем дело. Но Уорнер вообще не коснулся этой темы, даже когда я спросила, что он делал днем. Это не было ложью, но умолчание заставило меня гадать, почему он таится от меня.

Содрать бы покровы, окутывающие его биографию: хочу знать и плохое, и хорошее, вытащить наружу его секреты и покончить с ними раз и навсегда, потому что сейчас мое воображение опаснее любого из его признаний. Но я не знаю, как это сделать.

К тому же сейчас столько перемен, мы заняты с утра до вечера; подумать о своем не хватает времени. Я даже не могу внятно ответить, куда сейчас движется наше Сопротивление. Меня волнует тревога Касла, тайны Уорнера, дети других верховных главнокомандующих.

Я глубоко вдыхаю и шумно выдыхаю, глядя на воду в попытке очистить ум и сосредоточиться на текучих движениях океанской глади.

Всего три недели назад я чувствовала себя сильнее, чем за всю жизнь: я наконец научилась пользоваться своей силой, умерять ее и усиливать, а самое важное – включать ее в нужный момент, а в другое время отключать. Я же раздробила Андерсону ноги, даже не коснувшись его, и стояла не дрогнув под свинцовым градом, когда солдаты опустошали магазины своих автоматов! Я была неуязвимой.

Но новая должность мне не по плечу. Оказывается, политика – это наука, которую я не понимаю. Убивать, разрушать, стирать с лица земли – это я все умею. Распалиться и ввязаться в бой – тоже. Но терпеливо разыгрывать странные шахматные партии с группкой незнакомцев с разных континентов?

Господи, насколько проще было бы кого-нибудь пристрелить!