Поздно вечером, чтобы никто из прихожан не видел, о. Пимен приходил ко мне на беседу. А я взаимно — к нему. Всё это не в своих корыстных целях я проделывал, а для устранения разногласия в народе.
Потом выходил освящать дома и служить молебны специально к тем людям, которые способны были устраивать бунты. Слава Богу, в приходе воцарились мир и единодушие.
Но теперь враг стал наступать с другой стороны.
Вызывают меня в Барнаул к уполномоченному по делам Русской Православной Церкви при крайисполкоме, который запрещает служить и заставляет повесить замок на церковь за неподчинение советским законам. А именно за то, что служим без регистрации.
Говорю уполномоченному:
— Так не я же виноват. Вы спрашивайте у благочинного, он отправил и сказал, что без меня всё оформит. Ведь я впервые на приходе. Порядков не знаю. С Вами сталкиваюсь впервые. Простите, ведь можно на первый случай простить.
Потом добавляю в порядке шуток, думаю, может быть, клюнет:
— По нашему закону, на первый раз всегда прощают, а уж потом наказывают. Неужели Ваши законы настолько жестоки?
Бесполезно. Собеседник неумолим. Что ж, еду домой на службу. Собрал прихожан и говорю:
— Собирайтесь два-три человека и возьмите уполномоченного за жабры.
Все готово. Двое едут в Барнаул. И что же вы думаете, струсил перед двумя безграмотными старушками уполномоченный и сказал:
— Успокойтесь, езжайте и пошлите вашего священника, дадим ему регистрацию.
Конечно, все рады. Поехал, но уполномоченный как набросился на меня:
— Не получишь никакой регистрации за такие вот посланные делегации.
Сказал ему:
— Хорошо, я поеду назад, но учтите, что я не собирал делегаций.
Вернулся ни с чем. Что делать? Собрались, думали, гадали, решали. Господи, помоги! Без Твоей всемогущей воли ничего не получается. Решили и постановили ещё раз поехать. А я был какой‑то бесстрашный в то время. Взял двух мужичков с собой накануне гражданского праздника 7 ноября.
Мужички-то были не из простых. Один из них — бывший командир партизанского отряда, а другой — партизан. Первый — у нас казначей теперь, а второй — певчий и член двадцатки.
Вот мы и ворвались втроём в кабинет уполномоченного. У него, наверное, кожа инеем покрылась от этой картины. Встаёт он, какой‑то растерянный, а мужички прямо ему навстречу и приветствуют его:
— С праздником Вас, товарищ уполномоченный, Великой Октябрьской социалистической Революции.
— Спасибо, спасибо, что вы хотели? Садитесь, — предложил он партизанам, а меня попросил выйти.
Выхожу и просиживаю около часа в коридоре. Наконец выходят мои партнеры, улыбаются и подмаргивают — заходите! Захожу.
— Садитесь, пожалуйста, — говорит уполномоченный. — Чтобы в последний раз собирали таких делегатов, иначе будет плохо. На вот регистрацию, служи.
До свидания!
Слава Тебе, Христе Боже наш, слава Тебе!
В Алтайском крае мне предлагали быть информатором:
— Вы будете только информацию собирать. Смотрите, у нас какая обстановка международная! Кто‑то шпионит, кто‑то против советской власти выступает. Если увидите такое, нам сообщите, — уговаривал незнакомый товарищ.
Если соглашусь, узнают наши верующие, и сразу в церковь никто не пойдет. Скажут — священник ненастоящий.
— Ладно, — говорю, — я подумаю, завтра скажу результат.
Завтра он приходит:
— Ну что, надумали?
Говорю:
— Нет.
— Завтра за вами приедет милиция, вас арестуют, — он говорит. — Привлечем к ответственности за разглашение тайны.
Я говорю:
— Если завтра за мной приедете, не забудьте прихватить верёвку, чтобы меня взять. А по‑другому я не поеду и добровольное согласие не даю.
Не приехали.
Город на Турксибе