Возвращение

Тем самым Аристо напомнил явно зарвавшемуся Манитею, что тот в своё время едва не оказался в петле палача, за то, что он или кто-то из его людей украл у посланника талант серебром, полученный им, в придачу к почетному воинскому знаку "За храбрость", то есть что у него, Манитея, руки не чисты. Но Манитей не собирался уступать поле битвы.

– Не заносись, Аристо! – сдавленно и угрожающе произнес он.

– И я об этом! – парировал обозленный Аристо. Но Манитей упрямо продолжал:

– Рассказав мне о пленных, ты сообщил только половину правды, а полу правда бывает опаснее лжи! О второй половине, то есть о захваченном тобой оружии , ты умолчал…

– Зачем ты это скрыл?! В каких целях? – задал Манитей чреватый опасностью вопрос. – Напоминаю, ты капитан имперской триремы, а не утонувшего деревянного горшка, на котором ты перевозил контрабанду!

Аристо побагровел. Это было явное оскорбление, за которое Манитей должен был ответить и немедленно. Еще мгновение и, забыв о своем капитанском мундире, он обрушил бы на голову костолома огромный солдатский кулак, но именно в этот миг раздался пронзительный свисток посыльного. Тот решительно растолкал плотную стену солдат, с интересом наблюдавших за спором офицеров, и передал капитану триремы приказ – немедленно явиться к коменданту.

Аристо сделал вид, что на палубе его триремы никакого Манитея нет, приказал сотнику охранять пленных и ждать его возвращения.

До крайности обозленный Манитей направился к сходням чтобы сойти с корабля и вызвать своих людей, но по дороге среди пленных увидел Эсту. Обладая цепкой памятью на лица, Манитей сразу же её узнал, хотя она и была в необычной, явно богатой одежде.

" Так вот на кого намекал ему этот контрабандист Аристо! "

И, охваченный тяжелыми предчувствиями, он быстро покинул корабль. Никакого желания забрать с собой пленных у него уже не было.

Меж тем Аристо, подробно, со вкусом, как это любят делать бывалые моряки, излагал Силоносу подробности о столкновении его корабля с "Семеркой". Затем также подробно начал рассказывать о большой группе необычных пленных, оказавшихся на его корабле.

Наконец, Силоносу надоели подробности, без конца сыпавшиеся из уст увлекшегося моряка, он жестом остановил Аристо и спросил:

– Почему капитан ничего не говорит об оружии, оказавшемся на его корабле и которое он собирается оставить у себя?

Аристо, прерванный на полуслове, замолк. Затем со свойственной ему простотой признался, что сообщение об оружии он оставил на конец доклада, – для приятного сюрприза

– Я таких щитов и мечей ни разу не видел! – с явным восторгом признался Аристо, – хотя на воинской службе немало лет!.. – Однако удержался от подробного изложения, своих военных заслуг. Спросил:

– Что раньше желает осмотреть командующий: пленных или оружие?

И тут же многозначительно заметил, что пленные представляют не меньший интерес, чем оружие.

– Мой опытный глаз подсказал мне, – торопливо продолжил Аристо. – Они не из бедных, и если позволишь, то за этих пленных можно получить хороший выкуп, а это хоть немногого, но пополнит имперскую казну…

– Оружие! – Прервал его Силонос. – С пленными разберётся Манитей.

– Твоя воля… – недовольно проворчал Аристо, и упрямо продолжил, – Смею заметить, среди пленных находится женщина, уже однажды плывшая со мной…

– Женщины меня не интересуют! – отрубил Силонос.

– Я не о том… – смущенно сказал Аристо. – Комендант должен знать, что эта женщина была при важном посланнике, плывшим к Понту Эвксинскому. К тому же она несет в себе новую жизнь

– Посланник был награжден боевым знаком " За храбрость"? – быстро спросил Силонос.

– Я именно об этом! – оживился Аристо. – Редкой души человек. Он даже хлебнул из моей амфоры.

– Значит, пировали вместе … – несколько растерянно произнес Силонос, и в его памяти невольно возникли картины давно прошедшего.

…Эльазар после завершения рекрутской службы отправляется домой, в Иудею. Затем, неожиданно для Силоноса, решает изменить направление, чтобы отвезти домой в Эфирику, выкупленную им рабыню Эсту. Этот факт крайне удивил Силоноса, хотя уже тогда он хорошо знал смелую и благородную душу Эльазара.

То был поступок, удостоившийся высшей оценки его, гекатонтарха Силоноса.

Руководствуясь именно этими чувствами, он первый и единственный раз обратился к другу своего отца Проклосу и получил его подпись, заверенную печатью, на увольнительном папирусе Эльазара.

Неужели это та самая рабыня, о которой говорит Аристо? И не Эльазар ли отец её ребенка? Его верный и единственный друг – Эльазар бен Рехавам?

И вновь в его памяти с лихорадочной быстротой замелькали картины службы в Иудее. Поездка с Эльазаром в Негев, буря в пустыне, когда все они едва не погибли.

Задушевные беседы в доме друга. Вкусные и душистые ячменные лепешки с медом – пестионы, испеченные Шифрой, точно такие же, как в далеком детстве пекла его мать… Незатейливые её рассказы на греческом языке, смягченном смесью иврита и арамейского. Её нежные руки, омывавшие рану на его ноге, когда Быстроногий испугался мангусты и понесся вдоль выступов острых камней.