Не желая нарушить его занятие, Филон присел неподалеку. И, будучи крайне усталым, невольно задремал.
Примерно в полночь к ним подошел Силонос, он уже успел переговорить с Нафтали и был доволен. Он позволил Филону поспать еще час, потом велел разбудить и вместе с Нафтали, втроем, они удалились в густую тьму ночи.
Их разговор никто не должен был слышать, ни свои, ни лазутчики Арсака, рыскавшие где-то рядом.
Вскоре они возвратились и по редким факелам, двигавшимся со стороны Александрии, поняли, что это приближается караван с приспособлениями, о которых говорил рав Нафтали.
Что же касается Арсака, то он, уверенный в своей быстрой и полной победе, разрешил своему войску отдохнуть перед утренним наступлением.
В центре лагеря расположились отборные части наиболее квалифицированных наёмников. В стороне от них, ближе к реке Оронт, огромным лагерем стояла конница, насчитывавшая более 30 тысяч всадников, около 300 колесниц и тяжелые катапульты. К ним же примыкали штурмовые отряды с лестницами и всевозможным оборудованием. Наконец, весь этот лагерь был окружен отрядами легко вооруженной пехоты.
Эти наемники не представляли собой сколько-нибудь значительной силы. Их оружием нередко были тяжелые палицы, каменные топоры, либо копья с каменными наконечниками. В качестве щитов они использовали деревянные доски или сплетенные из дубовых веток панцири, вместо брони на многих были двухслойные жилеты набитые каменной галькой. На ногах у многих были соломенные сандалии. Но некоторые уже успели побывать в сражениях и раздобыли настоящие мечи и копья.
Этих наемников набирали среди разорившихся крестьян, пастухов, потерявших свои стада от частых засух и грабежей, было здесь немало списанных с судов моряков и масса искателей легкой наживы, каких много бывает вокруг большой армии, чьи победы стали приманкой.
Этим наемникам почти не надо было платить, они удовлетворялись хорошей солдатской едой. Были послушны до разгрома врага, но когда враг начинал отступать, теряли голову, очищали карманы убитых солдат, чужих и своих, расползались по завоеванным кварталам и без устали грабили и убивали.
Эту часть армии Арсак презрительно называ " соломой." Щадя жизнь квалифицированных воинов, он бросал их на самые трудные участки. И они действительно быстро сгорала, подобно сухой соломе.
В предстоящем сражении, желая уменьшить потери слонов, он решил первыми бросить на прорыв линии греков именно "солому"..
Если на каждого из наступающих противник истратит хотя бы одну стрелу, или дротик, то уже этим они опустошат колчаны греческих лучников и мешки метателей дротиков. Тем проще будет коннице и легкой пехоте.
"После уничтожения "соломы”, – бесстрастно рассуждал Арсак, – я пущу слонов. Перед этим тараном не устоит никто. И лишь затем пойдет конница.
Если же первая линия расступиться, – как это иногда делают греки, – то я сделаю то, что сделал с Мидией отец, остановлю слонов и лично поведу в прорыв конницу. Силоноса непременно захвачу живым, – с ненавистью решил Арсак, – нам будет о чем поговорить! – и он принялся торопливо ходить по роскошному ковру своего шатра. Он наслаждался предстоящей местью.
Незадолго до восхода солнца, когда небо посветлело и исчезли звезды, раздались грозные звуки труб, оповещавших о начале всеобщего наступления.