Возвращение

Вскоре длинная колонна, насчитывающая около тысячи человек, вновь вытянулась между гор. Люди шли на север, к границам племени табаренов.

Обширную территорию племени предстояло пройти в течение трех закатов солнца. Здесь у Шауля уже было немало знакомых. Он хорошо помнил рассказы деда Ахава о табаренах. Они считали себя потомками Каина. И были известны как хорошие кузнецы.

Дед Ахав не раз вместе с Шаулем бывал в этих местах. Продавали лошадей, ячмень и пшеницу, муку, сушеные фрукты. Покупали изделия из железа: плуги, неширокие полосы для обивки колес, подковы, гвозди.

Наведывались сюда и другие торговые люди из селения Ахава – здесь можно было обменять или закупить за небольшую цену слитки серебра, меди, грубые изделия из бронзы, даже золотые украшения, которые затем в Эфирике местные мастера превращали в великолепные ажурные пояса, оружие, браслеты, серьги, кольца и заколки.

Однажды, вспоминал Шауль, дед Ахав рассказывал, что у табаренов есть обычай, который трудно понять иудеям. Когда женщина рожала, мужчина – отец ребёнка, ложился на кровать, извивался, корчился и очень громко стонал. Его голову укрывали женской накидкой. Эти мучения отца длились все время, пока продолжались роды и пока близкие обмывали ребёнка и готовили ванну, которую мать была обязана принять.

До самого заката солнца колонна двигалась, не отдыхая. Филона по-прежнему тревожили донесения разведчиков, сообщавших о неизвестных конных отрядах, двигавшихся параллельно. Они скрывались в густых горных лесах. Охотников не трогали, очевидно, знали, что у многих табаренов охота была источником их существования. Не хотели настраивать против себя. По этой же причине неизвестные пропускали и небольшие группы разведчиков Филона, выдававших себя за охотников.

Вскоре Филон понял, что рядом с колонной следуют люди, поставившие перед собой далеко не дружелюбную цель. Они выжидали удобного момента для нападения.

Не обладавший стратегическим мышлением, будучи далеким от придворных интриг, Филон, как опытный и храбрый воин, пытался определить, каково будет направление удара неизвестных.

Обо всем этом он рассказал Шаулю. Шауль, в свою очередь, поделился с раввином Нафтали. И каково было удивление обоих, когда они услышали от пожилого человека его необычное сообщение.

– Нас около тысячи человек, – сказал Нафтали, – и среди них восемьсот тридцать два – дважды беженцы: один раз из Дура-Европоса, второй раз из приютившей нас Александрии.

Мы научились, – продолжал Нафтали, – жить в дороге. Есть и пить на ходу. Даже позволяем себе вершить во время движения нашу святую работу – возносить молитвы Всевышнему. И всё это благодаря твоим, Филон, смелым воинам и твоей храброй дружине, Шауль. Однако же силы врага, следующего за нами по пятам, все увеличиваются. С ними, к сожалению, и мосинойки.

Вероятность нашего уничтожения возрастает.

– Ты явно преувеличиваешь, почтенный Нафтали! – как можно увереннее сказал Филон. – Мы следим за ними от восхода до восхода солнца.

– Мне это известно, – спокойно ответил Нафтали, как и то, что главные силы противника вовсе не рядом, но ждут нас впереди, у перехода через реку Ириду.

Именно поэтому мы, беженцы, не могли оставаться в стороне. В нашей многострадальной общине нашелся юноша по имени Гидеон, который еще в Дура-Европосе создал небольшой, но дружный отряд самообороны.

– Подожди! – приподнял руку Филон. – Не тот ли это парень, что придумал ежи из кольев, на которые напоролись парфянские лазутчики? А затем и слоны Арсака?

– Да это работа славного Гидеона, – подтвердил Нафтали, а затем продолжал, – его товарищи, как и твои разведчики, видели среди неизвестных преследователей людей Манитея.

– Знаю, – угрюмо кивнул Филон, – но, может быть, это была ошибка. Их видели единственный раз.

– Нет, это не была ошибка, храбрый воин, – так оно и была! Просто юноши Гидеона поймали их. Один из них во время схватки был убит, но второй, по имени Протоген, остался жив.

– Как ты сказал? – Протоген ? – с плохо скрываемым удивлением спросил Филон. – Это имя заместителя начальника имперской службы сыска Манитея!?

Нафтали кивнул в знак согласия. – Именно этот человек, спасая свою жизнь, рассказал об ожидающей нас засаде у реки Ирида. И еще, – Нафтали стал очень серьезным, – нашему другу Силоносу грозит смертельная опасность.

Этот самый Протоген, чтобы выкупить свою жизнь, рассказал, что Манитей вошел в сговор с принцем Арсаком и приказал ему, Протогену, договориться с мосинойками, чтобы те уничтожили колонну иудеев, вышедшую из Александрии.

Протоген также сообщил, что Арсак обещал передать Манитею, в качестве оплаты за услугу, всю казну парфян, которую захватил в сражении под Александрией командующий Силонос.

Большую часть этой казны, сообщил Манитею лично Арсак, Силонос передал начальнику фаланги Филону, якобы для закупки оружия, но на самом деле, чтобы спрятать деньги у иудеев, которые обязаны ему своей жизнью. А затем и сам Силонос собирается бежать из Александрии, прихватив оставшуюся часть казны.

Ошеломленный услышанным, наивный Филон сказал:

– Но ведь вождь мосинойков поверил мне лично. Комендант Силонос никакой казны нам не давал, кроме денег для закупки провизии и для уплаты таможенных налогов!

– Да, вождь так сказал, – согласился Нафтали, – но, во-первых, он был окружен твоими воинами, готовыми снести его неумную голову. И, во-вторых, у него был свой план захвата казны, которую ты, по его мнению, все же везешь.

– Что это за план? – не скрывая тревоги, спросил Филон.

– В любом случае уничтожить нашу колонну, как того требовал принц Арсак, – жестко ответил Нафтали. – И тогда, во-первых, он захватит всё наше имущество и, может быть, несколько сотен рабов, что тоже для него очень выгодное дело.

Во-вторых, быть может ты, Филон, скрываешь и казна, все же с тобой.

Наконец, в-третьих, если вождю мосинойков удастся уничтожить нашу колонну, то принц Арсак никогда не забудет этой услуги и хорошо ему заплатит.

У Манитея был свой расчет, – продолжал рав Нафтали, – если колонна будет уничтожена, то казна, даже если она вся в хранилищах Силоноса, в Александрии, будет принадлежать ему, Манитею, как это обещал ему принц Арсак.

– Однако, обратите внимание, – произнес Нафтали, – чтобы принц Арсак мог передать ему эту казну, Манитей в назначенный час должен открыть армии принца ворота Александрии. Более того, Манитей обещал лично передать в руки принца Арсака коменданта Силоноса. Живого или мертвого!

– Но это же подлое предательство! – взорвался Филон. – Я немедленно возвращаюсь в Александрию!

В ответ последовало долгое молчание.

– Мы не будем тебя удерживать храбрый воин, – сдержанно сказал раввин, – очень прошу лишь помнить, – затем с глубоким волнением поправил себя, – нет, лучше: ни на минуту не забывать, что ты отправляешься в змеиное гнездо, где воцарились обман и коварство.

Спасая же хорошего человека, сын мой, хотя бы одного единственного, ты спасаешь целый мир. Таковы наши верования. Затем с глубоким убеждением добавил, – ты сильнее их. Ты знаешь их замыслы. Эти знания помогут тебе. И да пребывает с тобой Всевышний! – затем рав Нафтали возложил руки на склоненную голову фессалийца.