О прибытии богатых купцов из Эллады узнали все окрестные селения. Как узнали и о предстоящих похоронах Иосифа – любимого племянника старого Ахава.
Вскоре вся центральная площадь селения, находившаяся напротив синагоги, заполнилась людьми. Кроме жителей селения Ахава, пришло немало иберов из соседних деревень, всегда относившимся с сочувствием и неизменной теплотой к своим соседям-иудеям.
Они хорошо знали смелого и доброго юношу и искренне скорбели о невосполнимой утрате.
Раввин селения Итамар решил, как того требовал Закон, придать земле тело Иосифа в день его возвращения домой.
Престарелый дед Ахав провожал своего племянника в последний путь с ним рядом шли Шауль, Натанель, Гидеон и рав Нафтали. Чуть поодаль выделялся непривычными для этих мест одеяниями капитан Посидоний, рядом с которым возвышалась фигура греческого купца Гесиода.
Сразу за ними следовали женщины, возглавляемые Эстой и Шифрой. Они поддерживали с двух сторон мать Иосифа. Её распухшие от пролитых слез глаза, были сухи, кожа лица стала подобной земле в год тяжелого безводья. Их окружали, сестры Иосифа и родственники. Все они были в черных одеяниях.
Место захоронения находилось у подножья гор, и Эсте трудно было подниматься. Тогда Шифра, передав заботу о матери Иосифа его сестрам, принялась опекать Эсту. Она незаметно подносила к её лицу ароматические масла, время от времени давала жевать какие-то листья, поила укрепляющим раствором из небольшой амфоры.
Сама же выглядела не намного лучше. Стала тонкой, как тростинка, от чего её густые косы казались еще толще и еще тяжелее. Она спрятала их под широкую темную накидку, но они были непослушны и все время выбивались наружу.
И хотя женщины были заняты оказанием помощи друг другу, от их внимания не ускользнули вновь прибывшие гости, особенно могучая фигура греческого купца и необычные одеяния капитана Посидония.
Впрочем, как Эста, так и Шифра хорошо помнили капитана, с которым отплыли из Аскалона в тяжелое для всех них время. Однако милетский купец заинтересовал их значительно больше, особенно Шифру. Что-то до боли знакомое было в этом могучем молчаливом человеке.
Сердясь на себя, Шифра с негодованием отбрасывала назойливые мысли и с еще большим усердием помогала Эсте, опекала мать Иосифа, с трудом державшуюся на ногах.