Шифра любила коротать время, гуляя вдоль конюшен, вытянувшихся у самого подножья подступавших к селению гор. В конце длинных рядов построек высилась силосная башня, куда прятали заготовленный на снежную зиму корм для лошадей, коз и коров. Шифра заметила это место еще с самого приезда в селение.
Силосная башня, прижатая к скале, напоминала ей обжиговую печь и гончарные мастерские брата, разместившиеся на самой окраине Модиина.
Однако здесь, в селении Ахава, всё было по-другому. Уже сама гора, к которой прижалась силосная башня, была какой-то суровой и стремительно уносилась в поднебесную высь. Эта гора резко отличалась от пологих холмов Иудеи, где в густых зарослях низкорослых дубов и фисташковых деревьев, Шифра находила множество лечебных трав, а весною цвело огромное количество фиалок – обыкновенных и греческих, тех самых, зеленые листья которых завершались бледно-салатовым рисунком человеческого сердца.
И сейчас, находясь в Эфирике уже более двух рождений луны, Шифра вновь и вновь бродила вдоль конюшен, и в который раз мысленно возвращалась к недавно пережитому, к неожиданной встрече в Александрии с Силоносом,
Заслышав неторопливые шаги Шифры, лошади стоявшие в стойлах, суетились, раздавалось тихое ржание. Это ржание прокатывалось медленной волной вдоль всех конюшен, сопровождая звуки шагов Шифры. Она улыбалась. Лошади узнавали её.
Если бы здесь была Эста, думала Шифра, ржание было бы совсем иным – игривым, требовательным, заполненным непонятным Шифре смыслом.