Возвращение Бессмертного

Но нельзя было этого делать. Не говоря уже о том, что первые разъезды пошлют, конечно же, на Калинов тракт, впереди по нему уже не какие-то деревеньки да сёла, а хорошие городки-крепости – Данилов острог и Кремень, – в каждом из которых гарнизон с воеводой и которые не объедешь при всём желании.

Нет уж, надо следовать первоначальному плану. Никита пересёк Калинов тракт и ряд невысоких холмов и углубился в еловый лес. Тут уже не было никаких ни дорог, ни ориентиров, и всё, что ему оставалось, это двигаться вперёд на северо-запад до первой встречной речки. Речка была помечена на карте Бессмертного как Медянка, других в этой местности не было, и она уже текла прямо на север, в Горелое озеро.

Когда Никита добрался до речки, был уже полдень. Он изрядно устал пробираться по густому ельнику и решил сделать очередной привал. Напившись сам и напоив коня, Никита перекусил бутербродами и, вытянув ноги, разрешил себе полежать десять минут. Было тихо, слышалось лишь фырканье коня и журчание речки, и Никита, устав и разогревшись, едва не уснул.

Он вздрогнул, когда почувствовал, что засыпает, резко сел и потёр лицо.

«Не спать, не спать! – приказал себе Никита, хлопая по щекам. – Немного уже осталось. Наверное…»

Дальше ехать было легче. Густой ельник сменился сосновым бором, потом пошли дубравы, Медянка уверенно петляла между холмов и деревьев, и Никита снова пустил коня вскачь. По жёлтой осенней траве скакать было легко, и вскоре в просветах деревьев замелькало долгожданное озеро.

Почему оно называется Горелым, Никита не знал, а спросить у Бессмертного было недосуг. Но, подъехав ближе, он заметил остовы старых чёрных обгоревших деревьев, до сих пор выделявшихся на фоне свежего молодняка.

«Теперь понятно, – подумал Никита. – Чего выдумывать, в самом деле?! Горело тут всё как-то раз, может быть, даже деревня. Немудрено, что она поставила себе дом на воде».

Никита подъехал к берегу и свернул направо. Метрах в пятистах от впадения Медянки в озеро, старые подгнившие мостки вели от берега к такому же старому, ветхому, полуразвалившемуся домику на сваях. Никита привязал коня к ближайшему дереву и проверил ногой состояние мостков.

Так, с рюкзаком он тут точно провалится, да и без рюкзака запросто может. Никита свалил рюкзак рядом с конём и, осторожно ступая, выискивая поперечные перекладины, перешёл пятнадцать метров по мосткам к порогу избушки.

У него заколотилось сердце.

«Так, спокойно! – осадил себя Никита. – Да, ведьма, да, Баба-Яга. Но после Кощея Бессмертного…»

Он не додумал, что после Кощея Бессмертного, и постучал. Сердце забилось ещё сильнее. Никто не ответил.

Никита постучал ещё раз, подождал немного и толкнул заскрипевшую дверь. Осторожно ступая по хлипким половицам, вошёл внутрь.

Старуху Никита заметил сразу же. Она сидела напротив двери у маленького грязного окошка и, напевая без слов, качала зыбку. Пока глаза привыкали к полутёмной избушке, Никита лишь чувствовал, что что-то не так, но не понимал что. Когда он присмотрелся, по спине потёк холодок и пробежали по голове мурашки. «Это и называется – волосы дыбом!» – промелькнуло у него на краешке сознания.

В зыбке, которую качала старуха, лежала кукла. Обычная, грубо вырезанная из ольхового полена кукла, закутанная в распашонку и прикрытая грязным одеялом. Старуха, бессмысленно уставившись в пустоту, мурлыкала колыбельную и качалась на лавке в такт зыбке, не замечая ничего вокруг.

Никита знал, что надо как-то обозначить своё присутствие. Крякнуть, что ли, кашлянуть, стукнуть каблуком. Но он не мог пошевелиться. Старуха внушала страх. Уж лучше бы она зелье варила или в печку грозила засунуть – это и то не было бы так страшно.

Все Бабы-Яги, которых Никита видел на картинках и в кино, все были прикольными чумовыми бабками, иногда уродливыми, иногда забавными, но совершенно точно не страшными. Эта была страшная – не только потому, что выжила из ума, качая полено, но и сама по себе.

Видел Никита милых добродушных бабок – у него самого была такая. Видел он красивых старух, сумевших постареть достойно и даже сохранивших остатки былой красоты. Эта старуха не была некрасивой, её нельзя было назвать даже уродливой – не было в ней физического уродства. Она была именно страшной.

Выцветшие белёсые безумные глаза, сухая, как у покойника, запавшая кожа, проступившие кости черепа с редкими седыми волосами – старуха казалась на грани смерти, и было вообще непонятно, как она живёт. «Сколько же ей лет? – подумал Никита. – Сколько Бессмертному, больше, меньше?»

И ещё одно осознал Никита, прежде чем решился обнаружить себя. То, что старуха свихнулась от горя, было понятно. Но не всех людей горе облагораживает, как казалось ему до этого. Не все справляются с ним, не все становятся лучше, чище, сильнее. Некоторых горе ломает и превращает в таких вот страшных старух, которых даже пожалеть нет сил.

Никита даже подумал на секунду, что, может, ну её, эту безумную старуху, без неё как-нибудь доберётся. Ну чем она, в самом деле, может помочь ему?! Только зря нервы тут тратить.