Возвращение Черного Еретика (СИ)

Тадеуш танцует с розовым фламинго и кажется вполне довольным. До Астори долетают невнятные обрывки их разговора.

Музыка прекращается; Тадеуш учтиво кланяется своей партнёрше. Выпрямляется. Внезапно замирает, оглядывается, чувствуя присутствие Астори — о, они всегда чувствовали друг друга, — и их глаза встречаются. Астори боится пошевелиться. Ждёт.

Тадеуш отдаёт ей лёгкий поклон и уводит свою даму.

Астори кажется, что её сердце кромсают на куски… что ж. Она заслужила.

Но легче от этого не становится.

***

— Знаешь, Мел, — пьяно усмехается Астори, — я поглупела за последние десять лет… да. Десять лет назад я была гораздо умнее… а сейчас… я идиотка. О Духи, я идиотка.

— Дорогая, ты не в себе. Тебе бы выспаться…

— Да к чёрту, Мел.

— Если не думаешь о себе, подумай хотя бы о детях, — терпеливо произносит подруга. — Астори, мы с тобой давно дружим, и я знаю, что ты сильная… что ты сможешь это выдержать.

Астори наматывает на палец телефонный провод.

— Я в этом далеко не так уверена.

Она в дерьме. Да, таково её глубокое убеждение — в дерьме, из которого Мастер знает как выбраться. За этот год она натворила больше глупостей, чем за остальные тридцать лет своей жизни, и успела разрушить и утратить почти всё хорошее и светлое, что у неё было.

— И я знаю, что он не вернётся, Мел. — Астори шмыгает носом. — Это конец. Просто конец. Он меня ни за что не простит, и я…

— Дорогая… — Голос подруги звучит твёрдо. — Скажи, что ты сделала, чтобы он вернулся? Ты хотя бы раз говорила, что любишь его?

— Не… нет… — ошеломлённо бормочет Астори.

— А ты любишь?

Она вдыхает. Когда-то она знала, что такое любовь… была уверена, что знает, а сейчас? Кого она любила — Тадеуша? Джея? Обоих? Никого? Или одну себя? Как измерить любовь — частотой пульса, блеском в глазах, словами, поступками, безумием? А если она его не любила, то почему ей теперь так больно?

— Я… люблю… — выдавливает Астори.

— Ну так скажи ему об этом, дорогая. Он не может вечно делать шаги навстречу… сделай ты. Начни с чего-нибудь, если правда хочешь, чтобы он тебя простил.

Астори прощается с Мелли — той уже пора на работу. В спальне по-прежнему темно и тихо. Астори поднимается, неверными шагами подходит к зеркалу и смотрит на себя — похудевшую, с запавшими кругами у близоруких глаз, сединой во вьющихся прядях и нервной дёрганной усмешкой сухих губ. Стоит. Смотрит.

— Ты в заднице, девочка, — произносит она наконец, — и ты сама в этом виновата.

Ей надо лечь спать, Мелли права… как права и в том, что стоит прекратить прятаться от проблем на дне бокала с ториком. Она всё ещё королева. Она всё ещё Астори Арвейн. Она придумает, как справиться с навалившимся грузом… она обязана.

Астори вздыхает и включает светильник.

========== 8.2 ==========

— Эйсли, куда ты дела пульт? — громко спрашивает Тадеуш, наклоняясь и заглядывая в тумбочку. Проверяет одну полку за другой. Они наполнены всяческим барахлом, которому не нашлось места в апартаментах на Ореховой улице: старыми студенческими димпломами, записными книжками, монетками, открытками и распечатанными конвертами. Раз в полгода Тадеуш проводит в квартире ревизию и отвозит ненужный, но милый сердцу хлам в премьерское поместье, находящееся неподалёку от Метерлинка. Сам по себе этот холодный и просторный дом не слишком нравится Тадеушу — в нём пустовато и неуютно. Это не жилое помещение, а памятник былым премьер-министрам. Тадеуш кажется себе маленьким и незначительным в этом сгустке прошлого, наполненном топотом чужих ботинок по паркету и скрипом перьев.

Не только у Серебряного дворца есть свои призраки.

Если уж быть до конца честным, он никогда не питал особенно тёплых чувств и к квартире на Ореховой. Всё это — не его, а чьё-то, безликое и неприветливое, которое принадлежало десяткам министров до него и будет принадлежать десяткам министров после. Если, разумеется, Мастер смилостивится над ними и сохранит Эглерт… и королеву.

Тадеуш вздыхает и вытаскивает запылённую почётную грамоту за окончание школы с отличием. Отец очень хвалил его тогда… и мама позвонила, поздравила, звала в гости на лето… Он задумчиво улыбается, стирает пальцем налёт пыли со стекла. Прошло почти двадцать лет. Ему уже тридцать пять, он дважды премьер-министр, родители мертвы, а у него нет ни жены, ни детей. Нет семьи. Только Эйсли…

— Ау! Ты меня слышишь, детка? — повышает он голос. Если она опять поёт в душе, он её до ужина не докричится — не девочка, а какое-то водоплавающее.

— Да не знаю я, Тедди! — недовольно отзывается сестра с первого этажа. — Я его съела, по-твоему?

— С тебя станется. — Тадеуш останавливается посреди комнаты, упирает руки в боки и шумно выдыхает.

— Ну поищи в тумбочке…

— Уже.

— На столе…

— Уже.

— Под столом?

— У-же.

— В кресле?..

— Уже!

Раздражённая Эйсли ураганом врывается в двери, ожесточённо дожёвывая бутерброд; один наушник сиротливо болтается около усыпанного блёстками ремня, розовая майка помялась, на ногах — шорты и гольфы, на плечах — вязаная шаль.

— Ты совершенно невозможен! Ищи на диване, если его и там не окажется, значит, я его залила шоколадной пастой и съела!