Возвращение Черного Еретика (СИ)

Тадеуш скептически фыркает и опускается на диван. Пульт находится прямо за подушкой. Гордая своей победой Эйсли торжественно спускается вниз, и Тадеуш остаётся один на один с телевизором и обеденными новостями; вытягивается, закидывая ногу на ногу, тонет в небрежно расстёгнутом воротнике домашней рубашки, устраивается поудобнее с миской картофельных хлопьев и отчаянно пытается расслабиться. Возможно, для этого следовало включить наивный сентиментальный фильм о пути к мечте, где много песен и всё кончается хорошо, но он не помнит, когда в последний раз добровольно смотрел что-то ненавязчивое и банальное. Одни новости, новости, новости…

Тадеуш думает, что ему пора впустить в жизнь свежую струю.

Они с Астори толком и не поговорили после той последней ссоры: она очевидно искала примирения, он избегал её, используя любимую тактику Астори — прятаться за ширмой из официальных фраз и деловой отстранённости. Он умеет учиться. Её извиняющиеся взгляды преследовали его по пятам и жгли спину, но Тадеуш решил твёрдо: он больше так не может. Если Астори считает, что поманит его пальцем и он прибежит, как верный пёс, она глубоко заблуждается.

Какая к чёрту разница, что он испытывает к ней, если она осознанно пошла против всего, что было ему дорого?

Тадеуш взял отгул на несколько дней и уехал с Эйсли за город — вернее, сбежал от Астори, с поля боя, в которое превратились их вывернутые наизнанку отношения. Тадеушу хотелось бы назвать это стратегическим отступлением, но это было просто бегство. Ему необходим перерыв.

Под окнами шуршит колёсами по гравию автомобиль. Тадеуш напрягается, замирая с горстью хлопьев в руке, но усилием воли заставляет себя успокоиться. Ничего. Наверно, Бен приехал, он обещал… надо обсудить проблему Севера. Пламя теперь всё равно разгорится, как его ни туши, но если можно оттянуть взрыв, Тадеуш будет оттягивать и оттягивать. Он до смерти боится войны.

Внизу оглушительно ойкает Эйсли и с кем-то торопливо здоровается. Значит, это не Бен… он ей нравится, да и она ему: они пересекались в квартире на Ореховой, Бен даже думает позвать Эйсли на свидание… Тадеуш сводит брови надо лбом. Странно. Если не Бен, то кто мог…

— Тед?

Он узнаёт этот упавший звенящий голос, эти молящие интонации, и между лопаток крадутся мурашки. Тадеуш откладывает миску и встаёт. Оборачивается. Он на секунду теряет дыхание, когда видит Астори — в тёмно-бежевом пиджаке и узкой юбке, в перчатках и на каблуках, тихую и нерешительную. Карие глаза с золотистыми крапинками смотрят испуганно. Она стоит, слегка подавшись вперёд и сжимая кулаки, и Тадеуш ощущает настойчивое желание убежать. Куда угодно. Как угодно. Да хоть через окно — в сад.

И не может сдвинуться с места.

— Ас… — Он глотает звуки, прикусывает губу. — Ваше Величество… вы…

— Здравствуй, — почти неслышно произносит Астори и шагает к нему. Тадеуш заставляет себя приблизиться к ней на расстояние вытянутой руки — иначе было бы невежливо. Ноги стали словно бетонные. Они изучают друг друга, молчат, и Астори, сняв перчатку, протягивает ладонь для поцелуя, нервно двинув горлом. Тадеуш медлит секунду: накатывают воспоминания. Он опускается на одно колено, склоняется — Астори в вырез воротника видно его шею и кусок груди — и касается губами костяшек пальцев. Коротко. Сухо.

Официально.

Встаёт и оправляет закатанные рукава. Астори проводит языком по зубам и перекатывается с пятки на носок; Тадеуш замечает, как её лихорадит. До него доносится знакомый аромат магнолии и лотоса — подаренные им духи — и он стискивает зубы, судорожно вдыхая этот ненавистно-желанный запах. Щурится.

Она не просто так пришла… Астори никогда ничего не делает просто так.

— Чему обязан такой чести? — спрашивает он с почтительной холодностью.

— Я должна… кое-что тебе сказать.

Она потупляет взгляд и переминается с ноги на ногу, собираясь с силами. Тадеуш ждёт.

Ждать — вот его неизменная функция… была.

Астори вскидывает голову: решилась.

— Я знаю, что сделала тебе больно, — говорит она, и Тадеуш физически чувствует, как она подавляет привычные властные нотки. — Я не… не хотела, чтобы ты страдал… из-за меня. Да, северяне причинили вред моей семье, и я намерена покончить с этим. С… с ними.

— То есть с нами, — перебивает Тадеуш. — Я тоже северянин. Не забывайте.

Астори переводит плечами.

— Тед, я… я прошу у тебя прощения. За всё, что ты испытал по моей вине. Мне правда очень жаль, и…

— Что, снова меня наказываешь? — Он усмехается и засовывает руки в карманы: к чёрту напускную церемонность, они и так перешли грань между псевдополитическим и личным. Тадеуш сдувает отросшие кудряшки со лба и смотрит в упор на растерянную Астори. Она моргает.

— Чт… Что? Тед, я никогда не хотела… тебя наказывать…

— Но делала это. — Он шмыгает носом. — За то, что любила меня, за то, что не хотела меня любить, за то, что любила Джея, за то, что я тебя любил, вот сейчас — за то, что я больше не хочу любить тебя…

— Но я… я… — Астори путается в словах, разводит беспомощно руками. Тадеуш хмыкает, обводит пальцем линию рта.