Возвращение к людям

Борода — или Бородач — долго не соглашался на своё прозвище, но оно так и осталось за ним, может, ещё и потому, что больше никто такое украшение на лице не носил. Стопарь был не в счет. Хотя многодневные щетины попадалась почти у всех — не каждый мог похвастаться тем, что имеет достаточно остро наточенное лезвие, или бритву! Но у самого Бородача борода была настолько густой и длиной, что прозвище приклеилось к нему как влитое, и поделать с этим он уже ничего не мог. Дочерей, ладных и крепко сбитых, здоровых девушек звали Ладой и Соней. Никаких интерпретаций с именами они не признавали. Кроме того, в семье присутствовали ещё четверо человек: трое сыновей помладше Лады с Соней и, приставший к Бороде, хлипкий мужичонка, живущий у него почти с самого начала. Жена Бороды погибла, оказавшись под рухнувшими сводами их двухэтажного дома. Сам Борода и дочери в это время рыбачили на реке и едва выбрались на берег, после того, как лёд под их ногами начал вздыбливаться на страшную высоту и вновь опадать обратно. Они трое, обладая завидным здоровьем, не только сумели выплыть из сплошного ледяного крошева, но и разжечь на исковерканной береговой полосе костёр, в котором обсушили свою одежду и обогрелись сами. Всё остальное с ними было примерно так же, как и со всеми. Шок и потрясение первых дней, углублённая и расширенная кладовая для овощей в доме, спасшая их от голодной смерти и лютых холодов, первые разведки и встречи с такими же, как они, уцелевшими… Борода относился ко всему философски. Работая всю жизнь на земле, он и сейчас воспринимал наступившие времена, как продолжение своей извечной, нелёгкой заботы. Только изменились правила… Борода не хотел, чтобы его дочери путались с кем попало. Поэтому он не жаловал случайных путников, проходивших мимо его лесной заимки. Я рассчитывал, что для нас он все же сделает исключение — вряд ли я мог представлять в его глазах угрозу для его дочерей, хотя бы потому, что был не один. Да и наше краткое знакомство чему-то обязывало… Ни для кого не было секретом — в живых осталось так мало людей, и жизнь была так дорога, что редко кто осмеливался сделать равнодушный вид и пройти мимо человека, нуждающегося в помощи. Отказ в гостеприимстве, тем более, когда одна из моих спутниц была не в состоянии нормально передвигаться — такого бы ему не забыли и не простили. Но, с другой стороны, с приходом банды все сильно изменилось… Никто никому не доверял, и Борода, и до того слывший нелюдимым, мог и вовсе отказаться от всяких сношений с внешним миром.

Женщины у него не было — все хозяйство он вел сам, со своими дочерьми. По слухам, вроде, как кто-то пытался разделить с ним свою нынешнюю судьбу, но попытка кончилась ничем. Бородач не воспринимал женщин иначе, как в целях продолжения рода, а надежда на это была слишком слаба. Ещё никто и нигде не слышал, чтобы хоть у кого ни будь, зародилась новая жизнь… Не было ни одной женщины, зачавшей от мужчины, после катастрофы. Мы говорили об этом, строили всякие предположения — факт оставался фактом.

Я не менялся с Бородой. И мясо, и съедобные коренья мы и сами могли добыть в нужном нам количестве. Ната превосходила в меткости броска своего дротика любого, кто с ней соперничал, а Элина могла столь же искусно стрелять из лука. Повсюду бродившие мелкие стада овцебыков, гривастых коней-пхаев и прочей живности, всегда могли прокормить охотника, умеющего подкрасться к намеченной цели. Да и выискивать коренья в неузнаваемо изменившейся, самой всё выращивающей почве, не составляло большого труда.

Смерти от голода уже давно никто не боялся, а о том, что она придет в человеческом облике, как-то никто и не думал…

Мы с Натой переглянулись — почему бы и нет? На гостеприимство мы не напрашивались, но попытаться стоило. Я подхватил Элину на руки, Ната, подвесив подстреленного крола к спине, с луком в руке — я приучил девушек к осторожности! — шла впереди. Мы стали приближаться к озеру и прошли почти половину дороги, когда она вдруг остановилась.

— Дым.

Я посмотрел туда, куда она указала наконечником стрелы. За холмом, там, где я полагал найти дом Бородача, тёмным, густым столбом поднимался к небу дым. Я подумал, что для обычного костра он слишком велик, да и зачем было бы Бороде его разводить?

— Может, мастерит что? В кузне?

Ната повела плечами:

— Может… Но не нравится мне что-то. Сама не знаю, почему. Не нравится, и всё.

Элина скорчила гримасу:

— У меня ножка болит… А вы, бессердечные, красотами природы любуетесь!

Ну, придём, тогда и увидим, что там. Что гадать?

— Ладно, — я согласно кивнул. — Нам всё равно деваться некуда. Пошли.

Ната быстро забежала вперёд:

— Дар! Я сбегаю вперёд, посмотрю!

— Ага! — возразил я, подхватывая Элину по новой. — А в это время, какая ни будь, зловредная крыса выскочит из-за кустов и захочет полакомится нами.

Нет уж, ступай позади да не отвлекайся.