– Нет у вас внука, и сына у Паши не было. И никогда больше своих детей у меня не будет. Струсила я тогда.
Нина Павловна подняла влажные глаза на Соню.
– Вот как. Просить прощения не буду. У каждого своя жизнь. Только жаль, что больше ничего от Павлика не осталось. А я вспоминала тебя. Вот, думала, может там Пашино продолжение подрастает. Всё не одна на земле. Зла я тебе не желала. Своя рубашка ближе… да что я всё каюсь, да каюсь, – махнула рукой женщина.
– Что ж, Нина Павловна, пойду я. Всё, что нужно, узнала. Вы правы, у каждого своя жизнь.
Соня взялась за ручку двери, собираясь выйти.
– Погоди, что ты легко одета? Осень на дворе, а ты в кофте, да туфельках.
– А мне больше ничего и не нужно. Уезжаю я, насовсем. Зашла проститься с юностью, а оказывается, уже давно простилась. А одежды тёплой там не нужно. Мне только до вокзала доехать. Сейчас такси возьму и всё.
– В Израиль, что ли? Теперь все туда едут – евреи, русские, татары, грузины, узбеки – все евреями стали. В наше время мужчины – евреи брали фамилии русских жён, а теперь наоборот.
– Да, в Израиль. Я на самом деле еврейка по матери.
– Ну, что ж. Счастливого тебе пути. Галя-то моя давно во Францию умотала. Дизайнер она теперь модный, и кандидатская диссертация не понадобилась. А Пашке ведь не дала защититься. Да, ладно, Бог ей судья.
Соня, пошатываясь, вышла из квартиры. Ну, вот и всё. Теперь нет ничего, что могло бы держать её в этой стране. «Один папа остался», – подумала Соня. Папа был женат в третий раз. Вторая жена Лида умерла. Теперь папа имел прекрасную квартиру в Ленинграде, хорошую пенсию и новую молодую жену. Но у детей с ним произошёл серьёзный конфликт. Папа потребовал от Сони и её сестры заплатить ему отступного за разрешение на выезд в Израиль. Видать, насмотрелся «Интердевочки». Больше всего негодовала младшая сестра, знавшая его только по фотографиям и так и не простившая ему уход из семьи. Ирка орала, как потерпевшая и выражение – «старый кобель» – было самым приличным в её шумной тираде. Соня торговаться не стала, а, собрав последнее, что у них было, отвезла отцу в обмен на его подпись.
Глава 11
Неожиданно возникло совершенно непредвиденное препятствие в лице родного брата сестёр. Алексей и его семья не бедствовали, жили в большой трёхкомнатной квартире, полученной от «конторы», где он работал. С конца семидесятых он служил в органах КГБ, а его жена Фира работала в местном ОВИРе. Каким образом в то время евреи по принадлежности, вопреки пятому пункту, оказались на столь ответственных постах, непонятно. Скорее всего, потому что фамилия Алёши была Ерёмин, и в паспорте по отцу он числился русским. И потом, в городе, населённом почти одними евреями, трудно было набрать русских на все руководящие и ответственные посты. И братец, чисто по-еврейски, решил получить «гешефт» за отъезд своих родных сестёр. Ирка должна была подарить квартиру, в которой она прожила с мамой всю жизнь, одному из сыновей Алёши в обмен на документы, иначе разрешения в ОВИРе на выезд им не видать. Дарственную Ирка оформила перед самым отъездом Венички и Юрки на разведку в Израиль. Если бы она подождала с подписанием этой дарственной хотя бы до первого звонка Венички, то всё было бы не так катастрофично.
Но всё случилось, как случилось. Когда Соня вернулась из Москвы, Веничка с Юркой уже мчались в новеньких «Жигулях» по дороге в Телль-Авив. Теперь сёстры жили вместе в квартире Ирки, которая ей уже не принадлежала. Из Москвы Соня привезла последние необходимые документы.
Сёстры только что вернулись из таможни, где окончательно была согласована дата отправки контейнера, когда в квартире раздался междугородний звонок. Соня бросилась к телефону. Звонил Веня.
– Сонька, вы как там, готовы?
– Конечно, сегодня согласовали дату отправки контейнера.
В трубке наступила тишина.
– Алло, алло, Веня, нас разъединили!
– Нет, я слушаю, – прервал голос затянувшееся молчание.
– А что молчишь? – в трубке что-то затрещало и захрюкало.
– Мы никуда не едем. Вернусь, всё объясню.
– Веня, что ты говоришь!
– В общем, ждите, скоро вернёмся. Отмените отправку контейнера.
Соня уронила трубку.
– Ирка, мы никуда не едем.
– Опять твой что-то мутит, – заорала Ирка.