Возвращение к жизни

В батальоне Зябликов был популярным человеком. К нему уважительно относились не только потому, что он был пока единственным среди нас кавалером ордена Красной Звезды, полученным еще за участие в боях на Халхин-Голе. Симпатии вызывали его безотказность, кадровая армейская дисциплина и храбрость, которую он успел показать и здесь, в первых боях на Дону.

Своей популярности Павел как-то даже стеснялся, не выпячивал себя, старался быть «как все». Застенчивый по натуре, он только смущенно улыбался, когда командиры ставили его в пример другим бойцам. И наружность у Павла была далеко не броская. Невысокого роста, сутуловатый, курносый, он делал свою работу проворно и ловко — сновал, как челнок, между батальонным и ротными командными пунктами.

Однажды утром связной Зябликов привел к нам молоденького лейтенанта, прибывшего на фронт из военного училища. Ему было не больше двадцати. Жиденький, с острыми плечами, в новеньком обмундировании и скрипучих ремнях, лейтенант походил чем-то на задиристого петушка и явно рвался в бой, жаждал подвига. Это было видно и по светящимся зеленоватым глазам и по тому, как он торопил, чтобы его поскорее провели в третий взвод, коим предстояло командовать.

А капитан Смирнов не спешил с этим. Рассказывал новичку о задаче, которую выполняет взвод, о том, какой участок обороны ему отведен, о бойцах взвода и поведении противника. Лейтенант же слушал краем уха: дескать, чего тут объяснять прописные истины? На чистом, еще не тронутом пороховым дымом лице его блуждала тень сдержанной улыбки, из-под фуражки топорщились русые непокорные волосы.

Закончив наставления, ротный позвал связного красноармейца Боргоякова — молоденького крепыша хакаса с агатовыми бойкими глазами.

— Отведешь лейтенанта в третий взвод. Через час и я приду, — Смирнов глянул на лейтенанта. — По прогалине осторожно, только по-пластунски: немецкий снайпер держит ее под прицелом.

Да, эта прогалина на кукурузном поле по пути в третий взвод принесла нам немало бед. Снайпер, устроившийся в подбитом фашистском танке, с утра и до вечера не сводил с нее глаз. За последние дни там погибло несколько наших бойцов, в том числе Несгибаемый — Лубсанов.

Боргояков с лейтенантом скрылись в кукурузной чаще. Через четверть часа связной вернулся расстроенный, с недоброй вестью: лейтенант убит снайпером.

— Что же ты проворонил? — набросился на Боргоякова ротный. — Я же предупреждал!

— И я ему сказал: по-пластунски, — чуть не плача объяснил связной. — Ползу, он — за мной… Потом не вытерпел, вскочил на перебежку. Тут его фриц и подсек…

Вечером, когда стемнело, лейтенанта принесли на КП. Мы похоронили его на том кукурузном поле. Нелепо, досадно, глупо погиб парнишка. Он рвался на фронт, мечтал о том, как будет бить фашистов… И не успел сделать по ним ни одного выстрела.

А два дня спустя, рядом с могильным бугорком того лейтенанта, вырос другой — последняя точка в жизни Павла Зябликова. Мы все очень больно переживали эту потерю.

В середине дня немцы атаковали наши позиции, накрыв кукурузное поле плотным артиллерийским и минометным огнем. Прервалась связь с батальоном — где-то перебило телефонный провод. На поиск прорыва уполз связист, но не вернулся. Послали еще одного бойца — и тот не возвращался. А связь нужна была и нам, и комбату: роты наши отбивали атаку наседавших фашистов.

К тому дню ротный КП уже соединился с передним краем ходом сообщения. Мы со Смирновым пошли во взводы: он — в третий, я — в первый.

Атака противника захлебнулась. Я вернулся на КП. Связь работала. Капитан Смирнов по телефону докладывал комбату об итогах боя. На дне круглой выемки лежал накрытый плащ-палаткой убитый. Приподнял край — Зябликов!..

Остававшиеся на КП товарищи рассказали, как это случилось.

…Встревоженный долгим отсутствием связи с пятой ротой, комбат послал на проверку телефонной нитки Павла. Он нашел разрыв, соединил концы. И поскольку до нас было ближе, решил проскочить через огневую завесу в роту. Но у самого КП, когда привстал, чтобы спрыгнуть в окоп, пуля пробила его сердце.

Перенесусь мыслью в конец войны и расскажу еще об одной смерти. Она потрясла даже бывалых фронтовиков.

…Наша дивизия штурмовала окруженную группировку немцев в Бреслау. Случилось это в марте или апреле. До конца войны — считанные недели. Фашистский гарнизон города-крепости был обречен, кольцо сжималось все теснее и теснее.

И вот, представьте, в такое время, когда немцам здесь уже не оставалось ни на что надеяться, когда наши войска подступали к Берлину, в окруженном Бреслау нашелся какой-то чокнутый фашистский «агитатор». По ночам по громкоговорителю он уговаривал наших солдат… переходить на сторону немцев.

Конечно, это вызвало у бойцов и командиров дружный смех, едкую издевку. Но однажды ночью, слушая очередную передачу, никто из наших не смеялся. На этот раз послышался не мужской, с явным немецким акцептом, голос, а женский. По тембру, по оттенку этого молодого голоса чувствовалось, что говорит русская девушка. Сначала принужденно, сдавленно:

— Русские солдаты… Переходите к нам… Гарантируем ЖИЗНЬ…