Возвращение к жизни

Четверть часа спустя Иван повел пятую в атаку. Они бежали по вязкому полю, не часто стреляя: надо было экономить патроны. А за ними, настигая передние цепи, устремилась шестая рота, перекрывая стрельбу истошно громким «ура». Пятая ворвалась в траншею, очищая ее от врага вправо и влево. То был неистовый порыв решимости, и он смел с пути гитлеровцев.

Пропуская в коридор шестую роту и четвертую с ранеными — одних вели под руки, других несли на плащ-палатках, — Кибаль с пятой удерживал участок траншей до тех пор, пока проход не миновали пулеметчики Афонина.

Батальон, в котором из 250 человек осталось меньше половины, встретил майор И. П. Зима из штаба полка и повел в тылы. В балке, поросшей по краям кустарником, Кибаль увидел группу офицеров. Узнал Каснера и Алдатова, начальника политотдела полковника Брауда, командира дивизии генерал-майора Дремина.

— Все начальство тебя встречает, — улыбнулся Зима.

— Дадут по загривку? — поинтересовался всерьез Иван.

— Будем посмотреть, — загадочно молвил Зима.

Генерал сдержанно улыбался. Кибаль, тушуясь, доложил о выполнении задачи. Комдив шагнул к нему, пожал руку:

— Молодец! — обернулся к Браудэ. — Заготовьте, Борис Семенович, представление, как договорились. К высшей.

Замполит Алдатов, улучив минуту, отвел Кибаля в сторонку, оглядел замызганную в грязи фуфайку и снял с себя шинель.

— Надевай. Не положено герою в таком виде.

Иван было заартачился, однако Николай Николаевич настоял на своем.

Шинель была великовата, но источала какое-то домашнее, родное тепло.

Все мы — человеки

Букринский плацдарм уже не расширялся, а бои не утихали, и мы несли потери в людях.

В первых числах ноября наведался я на передний край, в свою вторую пулеметную роту, чтобы поздравить, с наступающим октябрьским праздникам товарищей, с которыми начал войну. Знал: немного осталось в роте тех, кто с Дона пошел вперед, но не ожидал, что найду лишь одного давнего знакомого — старшину Ильина…

Николай Дмитриевич, хлебосольный сибиряк, обрадовался, провел меня в свою землянку, вскрыл американскую консервную банку, стал угощать розовыми, сочными заморскими сосисками. А рассказывая, кто из наших общих знакомых ранен или погиб, Ильин помрачнел, резкие морщины на лбу сдвинулись гармошкой.

— Один я из абаканского состава остался, — горестно заключил он. — Как-то подсчитал: после зимнего наступления с Дона рота потеряла треть состава. В боях на Курской дуге повыбило больше половины. А тут, на плацдарме, из абаканцев только я уцелел. Да и то потому, что перед форсированием Днепра угодил в медсанбат — малярия скрутила. Две недели провалялся! А сюда пришел — вместе с ротным пришлось писать похоронки, уточнять списки раненых.

Как тяжело было сочинять родным погибших такие скорбные письма! Доводилось и мне этим заниматься…

Читаю в своем дневнике краткую пометку: «Умер от ран мой друг старший лейтенант Коля Обливанцев. Послал черную весть его жене.»

С Обливанцевым виделись за неделю до его. ранения. Я всегда исподволь любовался Николаем, дивился, как щедро одарила его природа. Будто тонкий ваятель потрудился! Все в нем было классически правильным, привлекательным: высокий рост и стройный стан, филигранно отточенное красивое лицо, светлые, почти льняные, вьющиеся волосы. И девичьи васильковые глаза. По таким красавцам девчата сохнут.

Минометная рота Обливанцева переправилась на Букринский плацдарм во вторую ночь и с утра 26 сентября дала первый залп по оврагу у села Балык, где накапливались для контратаки гитлеровцы. Точный огонь минометчиков сорвал намерение противника нанести фланговый удар по нашему батальону, наступающему на село.

Обычно батальонные минометчики располагались в ближнем тылу подразделений переднего края. Здесь же на узком вначале плацдарме, тыла, по существу, не было. Рота Обливанцева установила минометы в неглубокой выемке песчаного карьера. Сюда залетали не только снаряды и мины, но и пули здесь порой посвистывали.

Когда огонь усиливался, минометчики укрывались в ровиках. Однако отсиживаться долго не приходилось: враг наседал, атака следовала за атакой, и расчеты вновь и вновь бросались к своим минометам.

К вечеру были израсходованы все мины. И, как бы почувствовав это, около двух взводов немецких автоматчиков, прорвав жиденькую линию обороны наших стрелков, устремились к позициям минометчиков. Старший лейтенант Обливанцев поднял роту в штыки. В рукопашном бою она обратила автоматчиков в бегство, уничтожила около двадцати фашистов, захватила их оружие.

В последующие дни ожесточенных боев на плацдарме Обливанцев находился в основном на НП, в окопах пехотинцев, корректировал стрельбу роты. Порой гитлеровцы подбирались так близко, что нужно было вызывать огонь наших минометов на себя.