Возвращение к жизни

Кибалю все еще слышится чеканно-непреклонный голос командира полка: сбить боевое охранение противника, ворваться в его окопы, как можно дальше продвинуться в глубину, занять высоту, организовать круговую оборону… И держаться, держаться!

На своем КП он застал парторга батальона младшего лейтенанта М. Н. Каверзина и командира пулеметной роты старшего лейтенанта И. Н. Афонина.

— Ротных, командира взвода ПТР — ко мне! — приказал Кибаль ординарцу.

Когда все собрались, комбат-замполит сообщил о полученном приказе и поставил задачу на подготовку атаки.

— Лучшего времени не выбрали, — пробурчал командир четвертой роты. — Завязнем в грязи.

Кибаль ожег его взглядом:

— В грязь лицом можно ударить и в ясную погоду. А в такую немцы едва ли нас поджидают… Так что, с одной стороны, вроде плоховато, а с другой — выгода. Всем по местам! Готовить людей.

И сам пошел в окопы — поговорить с бойцами, настроить на бой: это вошло в его привычку, стало неизменным правилом. Он всегда чувствовал себя политработником.

Батальон рванулся вперед после артналета полковых батарей на высоту. Стреляя на ходу, роты смяли боевое охранение немцев и ворвались в первую линию траншей. Не давая врагу прийти в себя, захватили вторую линию окопов. Кое-где дело дошло до рукопашной, пошли в ход гранаты… Но высота была отвоевана у гитлеровцев.

Старший лейтенант Кибаль отдал распоряжение: не мешкая, приспособить позиции к круговой обороне. Однако не минуло и получаса, как немцы пошли в контратаку: смириться с потерей важного рубежа они явно не хотели.

Хмурился полдень. Серое небо высеивало мелкий дождь вперемежку с мокрым снегом. В этой белесой завесе размывались, смазывались темные фигуры наступающих гитлеровцев. Они приближались, то залегая, то вновь поднимаясь неровной цепью. Надвигались молча, без стрельбы, с тупой решимостью. И батальон замер, словно остерегаясь нарушить отяжелевшую тишину. Рядом с Кибалем в сыром, осклизлом окопе стоит младший лейтенант Каверзин.

— Слышите? — не оборачиваясь к Ивану, спрашивает он. — Снежинки шелестят…

— Фантазер ты, парторг. Это дождик шепчется.

— Может, и так, — соглашается Каверзин, не отрывая суженных глаз от немцев, снова поднявшихся в рост. — Умазюкаются нынче фрицы!

— Как бы нас не умазюкали, — откликается Кибаль, вынимая из-под полы плащ-палатки ракетницу. — Пусть пройдут еще немного.

Зеленая сигнальная ракета рассыпалась искрами в мутной мороси, когда немцы приблизились метров на триста.

И началось…

В промозглом, пресыщенном влагой воздухе выстрелы глохли, и пули, казалось, вязли в нем, не отзванивая, как обычно. Немцы подхватились, с ускоренного шага перешли на бег. Нет, не вязнут пули, достигают цели! Падают фашисты, их цепь редеет, оставляя за собой неподвижные черные бугорки.

Потом цепь как бы разорвалась на звенья, расползлась, стала невидимой. Но она жила еще, огрызаясь автоматным перестуком. Немцы, прижатые к раскисшему полю пулеметным огнем роты Афонина, попятились обратно. До исхода дня они пытались еще дважды вернуть высоту и, встреченные плотным огнем, с потерями откатывались назад.

Ночь прошла относительно спокойно, хотя противник периодически обстреливал позиции батальона из минометов. Была возможность час-другой соснуть: ординарец подыскал для Кибаля сухой, протопленный блиндаж. Но Ивану претил чужой уксусный запах не то дешевого одеколона, не то прокисшего вина. И даже аккуратно заправленная зеленым одеялом вражья постель вызывала брезгливость. Да и до сна ли? С утра надо ждать новых атак противника.

И Кибаль всю ночь слонялся по траншеям, увязая набухшими сапогами в глинистой жиже. Он переместил станковые пулеметы на фланги, взвод ПТР сосредоточил в центре обороны и приказал завалить два хода сообщения, которые вели от переднего края к немцам.

К недоумению Кибаля, противник с наступлением утра не возобновил атаки. Как это расценить? Отступился или собирается с силами? Все разъяснилось к двенадцати часам, когда послышался гул моторов, и на высоту медленно двинулись вражеские танки с самоходками.

Их было десять, тарахтящих стальных коробок, выстроенных в тупой клин. Моросил дождь, и чудилось, что в его мареве танки не идут, а плывут, покачиваясь на волнах. За ними, чуть поотстав, передвигались две рассредоточенные шеренги пехоты.

В ячейку к комбату протиснулись командир пулеметной роты Афонин и парторг Каверзин.

— Дело пахнет керосином, как говорят у нас в Иркутске, — обронил Каверзин. На его встревоженном лице мелькнуло подобие улыбки. — Нам бы хоть парочку сорокапяток… Не возражаешь, комбат, я — к пэтээровцам?

— Туда сам пойду, а ты — на левый фланг, — сказал Кибаль и обернулся к Афонину. — За тобой — правый. Поспешим!

Ячейка опустела.

Комбат заглянул на минуту на КП, предупредил адъютанта старшего, чтобы он немедля связался по телефону со штабом полка: доложил обстановку. И побежал к центру обороны. Теперь его главный козырь — взвод противотанковых ружей.