Возвращение к жизни

— Вызывайте еще, — и Кибаль снова полез на дерево, достал из планшетки карту, стал наносить на нее координаты дороги, артиллерийских позиций, окопов противника.

Наконец, снизу послышалось радостное:

— Есть связь, товарищ лейтенант! Есть!

— Пусть срочно доложат о нас командиру полка, спросят, одобряет ли он наш план.

Пока радист вел переговоры, Кибаль уточнял: пометки на карте, нетерпеливо поглядывал вниз. Ему казалось, что радист мешкает, тянет резину. Он представил себе лицо командира полка подполковника Шевченко — суховато-суровое, продубленное ветрами и солнцем, с резкими складками у рта, его внимательные глаза с прищуром… Что он решит?

— Есть добро! — крикнул радист.

— Передавай команды. Квадрат четырнадцать — девять…

Лейтенант назвал координаты — и на дорогу, на колонну немецких машин обрушился беглый огонь нашей артиллерии. В султанах взрывов, в дыму машины и бронетранспортеры стали расползаться по сторонам. Некоторые из них охватило пламя. Тогда Кибаль перенес огонь на немецкие батареи, затем — на окопы.

Противник, видимо, засек радиопередатчик. На опушке рощи стали рваться снаряды. Комсорг соскочил с дерева.

— Ну, ребята, за мной…

И только произнес эти слова, поблизости, в кустах, с оглушающим, надсадным треском разорвалась мина. Ударной волной Ивана сбило с ног, на миг он потерял сознание. Лежащего навзничь Кибаля обступили товарищи.

— Лейтенант, — как бы сквозь сон услышал комсорг и открыл глаза.

— Сейчас я… Кажется, в грудь… Печет… — Иван с трудом сел. — Расстегните гимнастерку.

Нательная рубашка и гимнастерка с левой стороны груди пропиталась кровью. В теле, напротив сердца, торчал продолговатый осколок. Солдат ухватил его пальцами и резко выдернул.

— Теперь перевяжите, — попросил комсорг.

Когда наложили на грудь повязку и помогли Кибалю надеть гимнастерку, он поднялся на ноги.

— Пошли.

Кто-то хотел поддержать его за локоть, но лейтенант отстранился:

— Сам пойду…

Он шел к балке, и его слегка покачивало. Кружилась голова, но Иван шагал, а потом и побежал, увлекая за собой группу.

Наша артиллерия вела хлесткий огонь по немецким окопам. Фашисты попрятались в укрытиях и не заметили, как группа Кибаля проскочила их передний край.

В полковой санроте, когда медсестра меняла Ивану повязку, он обнаружил, что осколок пробил его партбилет и пачку комсомольских билетов, которые он изъял у погибших бойцов. Эта слоистая пачка и самортизировала удар осколка. А «раненый» партбилет Кибалю заменили на новый лишь после войны, в 1946 году…

Еще в начале октября сорок третьего Иван Кибаль был назначен замполитом во второй батальон вместо раненого капитана Борисова. Вскоре выбыл из строя и комбат. Офицеров в полку не хватало, и Кибалю пришлось какое-то время совмещать две должности — командира и замполита.

К тому времени плацдарм за Днепром устоялся, передний край обрел четкие очертания. Но бои не утихали, и один из них стал для Ивана самым трудным и памятным.

Некоторые сведения об этом бое «местного значения», как тогда сообщалось Совинформбюро, мне поведал замполит полка майор Алдатов, с которым мы ждали на переправе попутную лодку. Оказии долго не было, и лишь к полуночи подвернулась лодка связистов.

Добравшись до правого берега, мы переночевала у минометчиков, а с утра пошли на КП полка знакомой дорогой — по широкому и глубокому оврагу, густо заселенному тыловыми подразделениями.

— Постой, — Алдатов приостановился, прислушиваясь.

Справа, в серой гряде облаков, нарастал тугой, с громыханием, гул. И вот уже «юнкерсы» тройками заходят над оврагом. Ну, держись! Карабкаемся на обрыв, раздирая руки о колючки кустарника, на кромке оврага втискиваемся в узкий окопчик. А внизу — ад кромешный, столпотворение…

Но вот отбомбились, улетели. Спускаемся вниз. Гарь, острый запах взрывчатки, стоны раненых, суетня санитаров.

Алдатов сворачивает к штабу полка, а я иду дальше, в батальон. И вижу: землянка Кибаля разворочена взрывом, стояками торчат бревна. Екнуло в груди.

Но Иван оказался целехонек: не успел добежать до землянки, залег в щели. Правда, и тут его завалило. Выбрался черный, как цыган, только зубы блестят и глаза смеются. Сплевывая песок, шутил: «Живы будем — не помрем!»

Кибаль рассказал о действиях батальона в окружении лишь в общих чертах. Пришлось опрашивать других участников боя.

…Второго ноября Кибаля вызвал новый командир полка майор Каснер. Ставя боевую задачу батальону, Михаил Прохорович едва ли сам знал об ее подоплеке. Это уже позднее стало известно, что решение было принято на более высоком уровне. В те дни проводилась фронтовая операция по освобождению Киева с Лютежского плацдарма, севернее столицы Украины. И, чтобы отвлечь противника, видимо, был задуман этот демонстративный бой.

Возвращаясь в батальон, Кибаль досадовал на погоду. Дня два, как похолодало. Ну, прихватил бы морозец! А тут все перемешалось: то нудный, въедливый дождь, то мокрый снег. Траншеи расквасило — грязь по щиколотку. Промокшие бойцы, отстояв смену в ячейках, спешат в землянки, обсушиваются у печурок, ругают на чем свет «эту прорву».